Вдова

Море пленило ее своей неоглядностью, своей завораживающей синевой и тайной, до времени сдерживаемой силой. Еще в первый раз, увидав его из окна вагона, не могла Дарья оторвать взгляда от колышущейся массы воды с белопенными макушками волн. День был пасмурный, только что перестал дождь, вагонные окна оставались еще мутны и влажны, и сквозь них особенно таинственно и грозно простиралось Черное море под черным, забитым тучами небом.

Курортная жизнь казалась Дарье до того странной, что первое время она совестилась своего безделья и того, что ей подносят еду и убирают за ней посуду, своей наготы на пляже и чужой наготы.

По утрам на широкую общую веранду выходил толстяк в трусах и в шлепанцах, с волосатой грудью и волосатыми ногами. На шнурке, накинутом на шею, болтался камень с дыркой, который здесь назывался «куриный бог».

В столовую толстяк приходил в рубашке, расписанной диковинными пальмами. Хижины, корабли, звери и человечки размещались между пальмами. Другой курортник носил парусиновые штаны, с карманом на правой ягодице, на кармане — голый всадник на вороном коне. А у девицы, что жила с Дарьей в одной комнате, вся юбка была расчерчена нотными линейками, а на подоле спереди — рояль с откинутой крышкой, хоть садись да играй. «Ну и моды пошли», — дивилась Дарья.

Постепенно она привыкла к новому миру. Когда все кинулись к тетке, продававшей бусы из ракушек, Дарья тоже прибежала довольно проворно и отхватила ненужную вещь. В курортном ларьке купила себе белую шляпу из толстой байки и находила ее весьма удобной для защиты головы от солнца. С довоенных лет не купаясь, она все-таки не разучилась плавать, а на морской воде легче было держаться, чем на речной, и Дарья все смелее отплывала от берега, не пугаясь волны.

Днем, на пляже, Дарья почти не вспоминала о доме, о детях, многолетние утомительные заботы отстали от нее на время, дав полный покой. И другие люди сидели и лежали вокруг нее с бездумными лицами, в тихой отрешенности отдаваясь щедрым ласкам южного солнца и морской воды.

Как-то на пляже рядом с Дарьей оказались пожилые супруги. Женщина была полная, с двойным подбородком, с седыми, коротко остриженными волосами. Муж ухаживал за ней, как за невестой. Подавал руку, когда ей надо было встать, вытирал махровым полотенцем ее широкую с ложбинкой между лопатками спину, приносил в резиновой шапочке воды, чтобы она могла сполоснуть ноги перед тем, как обуться. И при этом улыбался с мягкой мужской восхищенностью. А у них, поняла Дарья из разговора, уже подрастал внук.

В этот день впервые с тех пор, как приехала на курорт, пала Дарье на сердце грусть. Она смотрела на свои загорелые, крепкие, теплые от солнца ноги и с давно не испытанной остротой чувствовала, как много отняла у нее война обыкновенного и необходимого женского счастья...

Ночью море разбушевалось. С грозным гулом обрушивало оно на берег огромные валы, словно маясь от одиночества и не зная, куда девать нерастраченную мощь. В гневе и тоске ухало море, колотясь о скалу, в безудержной страсти стремилось всю землю зацеловать своими солеными губами, но холодна и неподвижна была земля, отдав во власть пенистых морских волн лишь пустынный берег.

Штормовой гул моря нагнал на Дарью тревогу. Не спалось ей, дом мерещился, и вдруг до того захотелось в Серебровск, в привычную свою квартиру, к Гале, к Анюте с Костей, что, кажется, так бы среди ночи и кинулась на станцию. Она мысленно сосчитала дни до конца путевки. Оставалось восемь дней. И почувствовала, что недавняя безмятежность теперь уж не вернется к ней, что трудный и желанный мир повседневных забот, не дождавшись ее в Серебровске, явился за нею на курорт и заторопил домой.

***

На перроне Дарью ожидал Костя.

— Здравствуй, тещенька копченая, — сказал он. — Анюта на заводе, а Галю я оставил дома хозяйничать.

Он подхватил чемодан и сумку и направился к такси.

— Зачем машина-то? — удивилась Дарья. — Далеко ли тут?

— Прокатимся, — сказал Костя и загадочно, с веселыми искорками в глазах подмигнул теще.

Дарья не расслышала, что он сказал шоферу. Но, выскочив на пригорок, машина не свернула по Набережной, а понеслась куда-то сквозь город.

— Костя! — сердито окликнула Дарья зятя.

— Молчи, тещенька, молчи. Теперь уж никуда не денешься. Завезу в рощу да ограблю.

И вдруг Дарью осенило.

— Костенька! Неужто квартиру дали?

— А ты думала, тещенька, молодые специалисты и ветеран труда так и будут жить в аварийном доме? — засмеялся Костя.

— Окаянный ты... И что ж ты мне голову морочишь? Сколько комнат-то? Две? Три?

— Забыл, — сказал Костя. — Сейчас доедем — посчитаем.

Комнат оказалось три. Две маленькие, одна, проходная, побольше. Ванная. Кухня с газовой плитой. Темная кладовочка. Дарья ходила, гладила ладошкой оклеенные обоями стены, глядела в окна. Дом стоял на окраине города, и за окнами расстилалось поле. Овальный пруд виднелся невдалеке.

— Ну, что, мамка? Здорово? — спрашивала Галя.

— Чего лучше, — согласилась Дарья.