Вдова

Дарья смотрела на молодежь и с болезненной остротой чувствовала, какие они другие, эти сегодняшние молодые, непохожие на нас, какими мы были двадцать — двадцать пять лет назад. И срок-то, кажется, невелик — двадцать пять лет... Вспомнилась Дарье Алена в юбке из мешковины, тихая, а долгу своему верная Люба, явившаяся в Серебровск на место сбежавшей со стройки Глашки Моховой, бесшабашная Марфа, Михаил Кочергин — то с лопатой в руках, то с баяном, Василий вспомнился. Дело большое делали, завод строили, химию одолевали, а вот этой независимости, уверенности, бойкости не было в них. И с такой насмешливой снисходительностью говорить о старших, как эти, никто бы не посмел.

К доске с трубкой чертежей подошел высокий смуглый парень с густыми сросшимися на переносье бровями. Дарья вцепилась в него ревнивым взглядом. Костя Вяткин. Тот самый черный парень, про которого не от Анюты впервые услышала, а от Алены. Теперь-то хорошо знала его Дарья, частым гостем бывал он у Анюты. Костя, обернувшись и увидав Дарью, через всю аудиторию приветствовал ее:

— Здравствуйте, Дарья Тимофеевна.

— Здравствуй, Костя...

Дарье парень не нравился. Был он красив и самоуверен, и, примеряя его на роль зятя, она боялась, что Костя поведет себя в семье барином и станет, чего доброго, изменять жене. Но здраво припомнив свою молодость, свою любовь к Василию, отравленную неприязненным отношением матери, Дарья смиряла себя, и ни одного худого слова не сказала Анюте против Кости, твердо держа в этом деле нейтралитет.

Костя Вяткин прикалывал чертежи, а Анюта помогала ему, придерживая упругие листы ватмана. Ощипанная девчонка стояла возле них, держала на раскрытой ладони кнопки.

Долгий настойчивый звонок ворвался в аудиторию. Дипломники торопливо рассаживались, говор оживился и смолк. Входила комиссия.

Дарья плохо слушала Костин доклад, не могла сосредоточиться, переживая за Анюту — как же она перед столькими знающими людьми сумеет показать свою работу. Но когда члены комиссии начали задавать Вяткину вопросы, Дарья сделалась внимательнее и даже пыталась мысленно отвечать на них. Не на всякий вопрос могла она ответить. Не зря их тут в техникуме учили... А что ж Анюта, волнуется или нет?

Вытянув шею, Дарья отыскала дочь, сидевшую далеко от нее, во втором ряду. Плечи у Анюты были напряженно неподвижны, а уши горели так, словно их натерли кумачом. «Страшится», — подумала Дарья.

— Еще один вопрос, — сказал Берендей.

Наблюдая за Анютой, Дарья пропустила вопрос. Она только с недоумением увидела, что Анюта втянула голову в плечи и прижала ладони к щекам, и тут же ощутила странную глухую тишину. Тогда Дарья взглянула на Вяткина. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и обеими руками с силой сжимал указку.

— Не можете ответить? — спросил председатель комиссии.

— Не могу.

Анюта сидела все так же, прижав руки к щекам, и уши по-прежнему были кумачовые. «Вот так и будет она всю жизнь за него переживать больше, чем за себя, — ревниво подумала Дарья. — А будет ли он об ней так тревожиться?»

И захотелось ей удержать при себе Анюту, не отдавать этому парню, повременить, выждать иную судьбу. Но видела: не удержишь. Да и не знала она пока, хорош или плох Костя Вяткин. Позже скажется.

Выходной у Дарьи с Анютой выпал в один день. Дарья встала пораньше, нажарила мясных пирогов, устроила праздничный завтрак. Митю накормила, отправила на работу — у него был рабочий день, потом разбудила дочерей.

Но едва сели за стол, как Анюта заявила, что уходит в лыжный поход.

— Костя зайдет через час, договорились с ребятами. А то скоро весна, не успеем набегаться.

— А я пойду на санках кататься, — сказала Галя.

— Идите, идите, — согласилась Дарья. — Денек-то солнечный, из окна и то любо глядеть.

Они наелись и ушли, а Дарья принялась мыть посуду. Тихо было в квартире, и непрошенно, беспричинно вроде бы прокралась в Дарьино сердце грусть. Детей трое, и все теперь хорошо в семье, Митя вернулся, Анюту хвалят на работе, Галя здоровой растет... А случается — при троих детях чувствует себя Дарья одинокой. Никому и никогда не заполнить в сердце ее тот опустелый уголок, который смолоду и до смерти отдала Василию.

Дарья вытирала последнюю тарелку, как вдруг раздался торопливый и тревожный стук в дверь. «Не стряслось ли что с Галей?», — испуганно метнулось у Дарьи в голове. И еще успела подумать, с тарелкой в руках и с полотенцем через плечо подбегая к дверям, что стучат, должно быть, ребятишки, которым не достать кнопку звонка — Митя недавно пристроил звонок.

Но нет, не ребятишки стучали. Люба Астахова, в распахнутом пальто и сбившемся набок платке, бледная, с огромными растерянными глазами и странной блуждающей улыбкой, стояла за порогом. Грудь ее тяжело колыхалась — должно быть, Люба скоро взбежала по лестнице.

— Что ты, Люба? Я думала — ребятишки стучат, а это ты... Да заходи, заходи.