Вдова

И о Карпове думала Дарья. Иван Хомутов с Василием спорили об Антоне Карпове перед самой войной. С кулаками ли сердцем остался Антон, советской ли власти с чистой совестью служит? Открыла война правду, да неправедный вынесла приговор. Ничего на свете нет мудреней души человеческой. Легко ее сгубить, а понять трудно.

Митя едва слышно сопел — с тех пор, как Люба уехала, спал он в комнате на ее диване. Вадим за стенкой что-то пробормотал во сне. Не спалось Дарье. Потянуло вдруг в Леоновку. Вспомнила Дарья путь в Сибирь, представила себе просторы бесконечные... Долго ехать до Леоновки. Да и не придется сразу в Леоновку — в Серебровск прежде надо попасть, к своему дому, к своему делу. Второй год пошел, как освободился Серебровск. Неужто в Сибири придется ждать конца войны?

Под утро заснула Дарья, и привиделось ей, что волосы расчесывает. Длинные волосы, до колен, каких наяву сроду не бывало. Ни к чему иному не мог быть такой сон, как к дальней дороге.

***

Вечером в тишине тревожно скрипнула калитка. И — шаги по двору. Ульяна насторожилась.

— Кто бы в такую пору? Не бандит ли какой...

Не успела она договорить, как в дверь постучали. Дарья кинулась было открыть, но Ульяна ее отстранила.

— Погоди, я сама. — И громко спросила: — Кто там?

— Откройте. По делу я, — сказал мужчина за дверью.

— По какому такому делу?

Вадим вышел из своей комнаты, остановился позади матери.

— Да открой, не бойся.

— «Не бойся!» — передразнила она. — А на кого мне надеяться? Ты, что ль, защитишь?

У Вадима передернулось лицо, но он не сказал ни слова, повернулся и ушел прочь.

— Зачем ты так? — укорила Дарья.

— Пусть не суется но в свое дело! — раздраженно крикнула Ульяна. — Хуже маленького.

— К Дарье Костроминой я...

— Это Яков Петрович, — узнала Дарья. — Мастер с нашего завода. Открой...

— Только и не хватало, чтобы мужики сюда повадились, — проворчала Ульяна, откидывая крючок.

После отъезда Любы переменилась Ульяна, стала раздражительна.

— По делу он, — точно оправдываясь, повторила Дарья слова Якова Петровича.

Но сама не поверила этим словам. Какое может быть у Чеснокова к ней дело? Так, небось по мужицкой своей прихоти явился, попытать, не стала ли податливей. Дарья сурово поджала губы, строгим взглядом встретила гостя.

— Опасливо живете, — заметил Яков Петрович, когда Ульяна, впустив его, опять закинула крючок.

— Время лихое, — сказала Ульяна, пристально разглядывая Чеснокова. — С добром навряд ли кто придет.

— А я вот с добром пришел, — с хитрым прищуром уставившись на Дарью, проговорил Яков Петрович. — Выкуп, Дарья, с тебя причитается за хорошее известие.

— Господи! Неужто... Неужто в Серебровск поедем?

— Есть приказ возвертаться, — сказал Яков Петрович.

Раздеваться он не стал, только шапку снял и, зажав ее в руке, сел на ближний к двери табурет.

— Дождались... — выдохнула Дарья, и глаза у нее заволокло слезами.

— Ох, бабья душа, — усмехнулся Яков Петрович. — Всякую перемену слезами окропите.

— Да как же... — смахивая пальцами слезы и улыбаясь, сказала Дарья. — Ведь город-то свой, сердцем накрепко к нему прикипела. И завод сами ставили. И сколько пережито всего...

Смешанные чувства радости, благодарности, нетерпения обуревали Дарью. Впору было кинуться на шею Якову Петровичу да расцеловать его за то, что принес такую новость. Могли бы ведь и без нее уехать, она теперь на другом заводе, а он гляди-ка — пришел...

— Снимайте, Яков Петрович, пальто, чайку выпьем, сейчас вскипячу, — засуетилась Дарья.

Она разгребла угли в плите, подкинула лучинок. Яков Петрович не стал куражиться, стянул пальто.

— Ребятишки-то что — спят?

— Спят, — сказала Дарья. — Пораньше укладываю. Ужин не больно плотный, покормлю да скорей спать велю, пока опять есть не захотели. Во сне голода не учуют.

Расщедрившись от счастливого настроения, Дарья не ограничилась чаем: быстренько сварила картошек в мундире, груздей принесла целую тарелку (на что беречь-то? Скоро — домой!), хлеб, отложенный на завтрак, раскромсала на малые ломтики.

— Кабы водочки, так и вовсе пир бы состоялся. Да нету водочки-то...

— Почто — нету? — подмигнул Яков Петрович. — Поискать надо...

И, с таинственным видом сунув руку в карман висевшего у дверей пальто, вынул бутылку.

— Гляди-ка: прямо скатерть-самобранка, — рассмеялась Дарья. И, чуть подумав, решительно сказала: — Пойду ребятишек разбужу — пускай поедят с нами. А ты, Ульяна, Вадима позови.

— Да он уж, поди, спать лег.

— Лег, так встанет. Праздники-то редки теперь...

И затеялся пир. Яков Петрович от хмельного размяк, глядел на Дарью ласковыми глазками, говорил ей слова, какие при ребятах да при чужих людях вроде бы и не к месту.

— Хорошая ты баба, Дарья. Думаю я об тебе. Знаю: нельзя думать. У тебя мужик воюет. И сам женатый. А мысли по указке не повернешь.

— Вы ешьте, Яков Петрович...

— Я ем.

А сам жевал нехотя и все глядел на Дарью липкими глазами, и ее, захмелевшую с отвычки, натосковавшуюся без мужской ласки и добрых слов, грел этот взгляд и веселил.