Вдова

Сумерки медленно синили небо, и город дремал в этой синеве, устав от военных невзгод, такой знакомый и близкий, что сердце заходилось от волнения.

— Вот и дома мы, ребята...

Пожитки кучей лежали на платформе. Связанные в узел постели, чемодан с одеждой, полмешка картошки, ведро с посудой... Митя с Нюркой стояли тут же, возле матери, пристально разглядывали город.

— Мамка, а школы нашей нету.

— Как нету?

— Нету... Вон же где она была, на бугре, возле рощи. Рощу видать, а школы нету.

— Разбомбили, значит, школу...

— Где же я учиться буду?

— Будешь где-нибудь. А теперь беги к Алене Дятловой, скажи, что приехали мы, пусть придет, поможет вещишки перенести.

— И я побегу! — попросилась Нюрка.

Дарья написала Алене, как только узнала, что освободили Серебровск. Следом за нашими войсками воротилась Алена из деревни домой.

Сумерки становились гуще, и Дарья щурилась, пытаясь разглядеть город сквозь вечернюю синь. Четкие силуэты заводских корпусов виднелись с платформы. Мрачный стоял завод, нежилой, до войны в такую-то пору все окна огнями сияли, а теперь — черно. Труба электростанции обрушилась при бомбежке.

Вечер был прохладный, пахло весенней сыростью. Снегу в городе не осталось, только за рекой, в лощинах белели еще кое-где остатки сугробов. Деревья поднимали над заборами и крышами голые кроны, ждали тепла. «Скоро яблони зацветут», — подумала Дарья с тихой радостью.

Прерывистый резкий скрип послышался где-то за вокзалом. Дарья обернулась к дороге. Скрип приближался, и вскоре Митя, впряженный в двухколесную тележку, показался из-за угла, а за тележкой шла Алена.

— Хорошо-то как, что приехала! — сквозь слезы говорила Алена. — Нюру я со своим парнишкой оставила. Двое, значит, теперь у тебя...

— Съела Варю война, — сказала Дарья, и сама подивилась, что почти спокойно сказала — задубела от времени боль. — Школы Митиной не видать. Неужто разбомбили?

— По кирпичику разнесло, — вздохнула Алена. — После освобождения уже. Тучей налетели самолеты. От Советской улицы ничего не осталось. Пустыри кругом. А в школе-то госпиталь устроили, и раненые почти все погибли.

— Беда какая... И раненым пощады нету.

— Война беды сеет, слезами поливает... Марфа Щеглова в госпитале работала санитаркой.

— Жива она?

— Погибла... В ту бомбежку погибла.

— Господи!.. И Марфа погибла... Без матери остался Кузьма.

— В братской могиле всех похоронили. Всем городом провожали. На машинах везли и на лошадях.

Алена говорила, а сама укладывала на тележку вещи, стараясь половчее все разместить.

— Картошки с собой привезла? Хорошо сделала. И побольше б не мешало — голодно тут.

«Как запросто мы стали о страшном говорить, — с горечью подумала Дарья. — О раненых, погибших от бомбежки. И тут же — о картошке. Приучила война к смертям. Сколько там было раненых? Сто? Двести? Больше?»

— Сколько там было раненых, Алена?

— Говорят, больше двухсот...

Алена оглядела уложенные на тележку вещи.

— Ну, все будто? Поехали.

Тележка протестующе скрипела на подъеме. Дарья о Митей вдвоем толкали ее сзади, Алена тащила за оглобли, и понемногу подвигались вперед. Одолев подъем, остановились отдохнуть.

— Даша, — странным, словно бы виноватым голосом проговорила Алена, — квартира-то твоя занята.

— Как — занята? — опешила Дарья.

— Занята. Инженера-строителя поселили. Бегала я в горисполком, пыталась отхлопотать. Стахановцы, говорю, они, Костромины-то, в награду им квартиру дали, и мужик на фронте воюет... Не отстояла. Мебель всю еще в оккупацию разграбили, пустая была квартира... Не писала я тебе, не хотела тревожить. У меня пока поживешь, а там какое-то жилье отхлопочешь.

— Выходит, приехала я домой, да осталась бездомной, — расстроенно проговорила Дарья.

— Ты к Доре пойди. Дора-то теперь в райкоме партии работает.

— Неужто?

— В райкоме. Должна она тебе помочь.

Дарья проснулась среди ночи. Самую малость начал рассеиваться мрак — в деревне в эту пору вторые петухи еще не поют. На чужой перине под чужим одеялом лежала; Алена уступила ей свою кровать. Сама хозяйка спала на Фросиной койке. Ребятишек Дарьиных вместе со своим Санькой устроила на полу, расстелив для них овчинную шубу.

«Вот я и опять в Серебровске», — подумала Дарья, и радость теплой волной омыла сердце. — Квартиру потеряла, да без квартиры не останусь, дадут какую-нибудь. Кругом беды да неприятности, и на мою долю, поди-ка, не последняя напасть. Переживу. Только бы Василия дождаться, чтобы вместе, как бывало, ходить на завод».

Подумав о заводе, Дарья почувствовала нетерпение, так бы и кинулась среди ночи знакомой дорогой к проходной. Ходить ночами привычно, сколько за свою жизнь ночных смен отшагала — счету нет.

Дарья закрыла глаза и снова попыталась уснуть, но сон напрочь отлетел, жмурься, не жмурься — не будет проку. «Пока дойду — и рассветет», — подумала она и откинула одеяло. Алена, услышав шорохи, отдернула занавеску.

— Куда ты, Даша?

— На завод схожу.

Алена не удивилась.

— Ступай, — сказала она. — Я сама, как из деревни приехала, на завод кинулась. Только разоренный он, наш завод...