Вдова Его Величества (СИ)

— Мы отправились втроем. Он сказал, что желает помочь, а я… признаюсь, эта девушка, то, что скрывалось в ней, пугала меня. Я довела ее до порога. Добилась, чтобы дверь открыли, и велела принять Катарину. Так ее звали. А после вернулась к себе, надеясь, что больше никогда не увижу ее.

Леди Тирби провела ладонью по рубашке, подцепила край, помяла, проверяя на прочность.

— Еще немного погодить. Хватит, чтобы завершить историю. Я отправилась к ней на следующее утро. Не хотела, говорила самой себе, что это будет лишним, но вот все же… я отправилась, чтобы узнать, что девица съехала. Мне показали пустую комнату, в которой — я готова поклясться древней кровью своей и матерью, что некогда связала паутину истинного мира — никто не ночевал. Постель не сохранила ни запаха, ни тепла, ничего…

— И вы уехали.

— Да. Я не знала, что случилось с ней. И зачем нужна она была Словоплуту, но… меня это больше не касалось. До недавнего времени, как понимаю.

Она убрала руку.

— Возьми, тот, кто заставляет камень петь. Мне кажется, что в этой игре тебе понадобится защита. Или не тебе. Решай сам. Кайден отвесил еще один поклон.

И попросил:

— Вернитесь домой. Лорда Тирби весьма расстроил ваш отъезд.

— А что будет… — она оглянулась на дверь. — С приютом?

— Ничего. Разве что… мне сказали, что вы ищете новый дом? У меня на примете есть пара достойных поместий. Несколько запущенных, правда, но это же не беда?

Леди Тирби улыбнулась.

Почти искренне.

Пожалуй, перемирие можно было считать заключенным.

Глава 36

Странно было ходить по дому, зная, что где-то здесь, совсем рядом, затаилось чудовище. И это чудовище знало, что Катарина догадывается о нем, а еще знало, наверное, что деваться ей некуда. И как быть? Притвориться? Снова. Она ведь так хорошо умеет притворяться.

Делать вид, что счастлива.

Улыбаться, когда больше всего хочется просто закричать.

Говорить тихо и правильные слова, приятные собеседнику, даже зная, что человек этот тебя ненавидит. Но и он, став на горло своей ненависти, ответит столь же вежливо. И мило. И быть может, выпади удобный случай, затянет на горле удавку, но… потом… когда-нибудь.

Катарина покачала головой.

И почему ей казалось, что, стоит уйти из дворца, и все изменится? Хотя… во дворце было чище. И людей много больше. Там постоянно звенят струны, заглушая скрип старого паркета. А зеркала не подернуты толстым слоем пыли.

Странно, как они вовсе уцелели здесь.

И все прочее…

Катарина подошла к ближайшему, заглянула.

…вспомнилась старая нянька с ее суеверным страхом перед такими вот зеркалами. Шепоток. Не смотрись, а то откроется тайная дверца и выглянет жених, ликом бел, душой черен. Схватит обеими руками и уволочет…

— Вы красивы, — тень, что поднялась из глубин стекла, заставила Катарину попятиться. — Прошу прощения, если напугал вас.

— Напугали, — не стала лгать она, вдруг поняв, что неимоверно устала от притворства. — И вы мне не нравитесь. Я вас, если подумать, слегка боюсь, а я не хочу бояться своего мужа. Да и вам я не слишком симпатична. В отличие от Джио.

— Это ревность?

— Это факт, — она закуталась в старую шаль, которую обнаружила в глубинах шкафа. — Одно дело жить с мужчиной, которому ты по сути безразлична. И совсем другое — с мужчиной, который симпатизирует другой.

— Но ему ты по-прежнему безразлична, и в этом аспекте все по-прежнему. В чем разница?

Гевин отражался темным пятном, будто и вправду… а ликом бел, бледен, пожалуй.

— Не знаю, — Катарина попыталась справиться с дрожью. — Наверное, в самоощущениях?

— В самоощущениях я не силен, — согласился Гевин и подал руку. — Вы не желаете прогуляться по дому?

— А если не желаю?

— Все равно придется.

В этом и дело. Ему никогда не будут важны ее чувства. Впрочем, разве это что-то новое? Никому и никогда они не были важны. Отец полагал чувства глупостью, которую могут позволить себе юные девы, но никак не те, на чью голову возложен венец. Генрих просто убедил себя, что любая будет счастлива стать его женой и отнюдь не из-за титула и треклятой короны. Совет, советники… фрейлины и слуги, все те, кто окружал Катарину, кто пытался получить что-то в обмен на свою преданность, им тоже по сути было безразлично, что с ней.

И здесь.

Она приняла руку. Вдвоем не так страшно.

— А вы в самом деле…

— В большей степени да, — Гевин не спешил, он с легкостью подстроился под ее неторопливый шаг. — В детстве мне были непонятны многие вещи. Слезы, например. Или смех. Или вот еще страх… хотя его удалось почувствовать раньше всего.

А зеркал в коридоре много.

И это странно. Вообще, если подумать, сам этот дом, будто остановившийся в безвременье, в ожидании новых хозяев, странен. Но зеркала — особенно. К чему их выставили в коридор? Кому здесь смотреться? А теперь Катарину не отпускает ощущение, что из зеркал за ней следят, что это не собственное ее отражение скользит из полотна в полотно, но кто-то иной, кто уже пытается примерить ее тело.

Ее жизнь.

Страх и вправду сильная эмоция, он почти избавился от прочих.