Вдова Хана. Заключительная книга трилогии

Одна из самых страшных тюрем в мире. Монгольская яма. Отсюда никогда никто не бежал. Отсюда никогда никто не выходил. Только вперёд ногами. Один из самых известных в подпольных кругах смертельный тотализатор с невероятными ставками в золоте. Выживает тот, кто кровожадней, сильнее и более жесток. Победителя вкусно кормят и приводят к нему шлюх. Чемпиона могут вывезти на бои в другую страну. Чемпион условно свободен. Каждый мечтает об одном из двух – или сдохнуть, или стать чемпионом.

Засовы тяжело заскрипели, огромная железная дверь с грохотом отворилась. Послышался топот ног надзирателей и начальника смены, вперемешку с ними тонкое цоканье женских каблучков.

– Всем встать, суки! Руки по швам и мордами в стену!

Звук шипящего электричества и сдавленный крик. Кто-то ослушался, и его припекли электрошокером.

ЕМУ было неинтересно, как остальные заключенные быстро суетятся, вскакивают, отворачиваясь к стене, жмутся к ней, пряча лица. Он и не думал шевелиться. Он продолжал смотреть в окно. Скоро горизонт окрасится в нежно-золотой цвет, и по телу заключенного в собачьем наморднике пройдет волна дрожи, черные узкие глаза вспыхнут, и он загремит цепями, приветствуя солнечный свет так, как будто это единственное, что ему важно в этой жизни.

– А ты, ничтожество, кусок гнилого мяса, быстро встал! Ждешь особого приглашения?

Обращались к нему, но он даже не обернулся.

– Ты! Мразота! Встал, я сказал!

Начальник смены толстый, невысокого роста, с сальными волосами и обвисшим вторым подбородком кивнул своим людям на камеру. Клетка открылась, и четыре здоровенных мужика схватили заключенного под руки и швырнули на пол, прямо в ноги начальника и его гостьи.

– Кланяйся, урод!

Его удерживали на четвереньках, но он умудрился плюнуть ей на носки лакированной обуви и несколько раз чуть ли не сбить с ног четверых надзирателей.

– Ты это вылежишь, мразь.

Удары посыпались со всех сторон. Заключенный дергался, но даже не стенал, упрямо удерживая голову вертикально и не давая ее нагнуть к ботинкам женщины, пока его насильно на уложили плашмя на грязный пол и не придавили к нему сапогами.

– Прогресса нет? Упрямится идиот?

– Нет. Никакого прогресса.

– Сидит и молчит. Вывести и заставить драться невозможно. Только зря переводит жратву. Намордник снять опасно. Он раздирает людей зубами.

– Зверина. Никто никогда не сомневался, что ты зверина. Я тебя забрала из ящика, но в любой момент могу вернуть обратно.

Женщина подняла лицо заключенного рукоятью своего зонта, удерживая за подбородок. Когда он лязгнул зубами, она все же дернулась, а заключенного ударили по затылку дубинкой.

– Упрямишься. Зря. Я тебя сломаю. И не таких ставили на колени.

– Пошла ты! – прошипел сквозь зубы, презрительно кривясь и глядя на ноги женщины так, как смотрят на мерзкое насекомое.

– У меня для тебя подарок, но получишь ты его позже. – она выпрямилась и посмотрела на начальника. – Я хочу, чтоб ему поставили метку. Сейчас. Здесь. При всех.

– Тигр… давай, порви сучке все дырки! Она тебя хочет! Течет и воняет сучкой!

– Тигр, порви ее, вставь ей свой болт по самые гланды!

– Дааааа! Порвать суку!

Надзиратели ударили по решеткам, кого-то обожгли током, и крики стихли.

– Раздеть наголо и поставить на колени.

Одежду сдирали вдвоем, а еще двое пытались удержать, но заключенный дергал цепи, и конвоиры падали на колени, матерились, били его по спине, по голове, по лицу, а он постоянно вставал с колен и, набычившись, смотрел исподлобья на женщину с длинными прямыми волосами и маленьким ртом, похожим на красную прорезь.

С него содрали всю одежду, и женщина изучила его с ног до головы. Под улюлюканье заключенных.

– Он порвет тебя. Давай купи Тигра. Он тебе как загонит!

– Тигрище, зверина! Не жрал неделями, а здоровый, как буйвол!

– Когда-нибудь я сниму с тебя живьем кожу… но это будет потом. – женщина постучала зонтом по груди заключенного. – Вначале ты поработаешь на меня. Поработаешь тем, кем и являешься. Будешь моей собакой, которая по команде «фас» будет за меня драться.

– Каждая собака однажды срывается с цепи. И первый, кому она перегрызет глотку, это тот, кто ее на цепи держал.

Бронзовое тело, покрытое синяками, ссадинами, шрамами, ожогами, блестело от пота, лоснилось от грязи и скорее напоминало выкованную из стали скульптуру.

– Твои цепи будут под током, и если сорвешься, то только на тот свет.

– Я утяну тебя за собой.

– Давайте! Я хочу это сделать сама!

Кивнула на заключенного, и один из надзирателей подал женщине нож.

– Каждый мой пес носит на себе знак принадлежности мне. Обычно его выжигают, предварительно смазав обезболивающей мазью… Но у тебя будет личная привилегия. Я сама его вырежу на тебе.

Она провела лезвием по груди мужчины, и тот стиснул кулаки.

– Повой для меня, псина. Громко, заливисто. Повой от боли.

– Скулишь только ты, шавка.