Дарив самодовольно усмехнулся.
– Он и его шлюшка, с которой мы его вытащили из постели, сейчас по дороге в одно укромное тихое место, где обычно всегда говорят правду.
– Я хочу попасть в это место.
Дарив выпрямился и спрятал сотовый в карман.
– Не уверен, что там подходящая атмосфера для моей госпожи.
Голову склонил и больше не смотрит на меня.
– Их надо заставить говорить. Не думаю, что вам стоит на это смотреть. У нас… свои методы. Не совсем гуманные и не совсем чистые.
Я прекратила гладить Джаю и встала с кресла. Подошла к Дариву. Сейчас я видела только его седоватую макушку, так как он наклонился вперед и смотрел в пол.
– Посмотри на меня. Мне в глаза.
Он медленно поднял голову и с огромным трудом заставил себя смотреть на меня. Запрет Хана действовал до сих пор. Запрет пялиться на его жену дольше, чем несколько секунд.
– Я не держу тебя здесь для того, чтобы ты думал за меня. Ты здесь, чтобы охранять и выполнять мои указания, указания Батыра, а не думать, что мне стоит делать, а что нет. Я хочу слышать, что говорит этот человек. И мне все равно, какими способами вы заставите его говорить.
***
Мне не нужно было носить оружие, держать рядом пистолет, ставить охрану возле своей комнаты. У меня была она. Моя полуслепая девочка, готовая сожрать любого, кто просто повысит голос или изменит тон в моем присутствии.
Она могла часами охранять Лана младшего, спать у его кроватки или сидеть и не подпускать никого, даже няню, при этом развлекать малыша, играть с ним, позволять таскать себя за усы и за уши, вылизывать всего с ног до головы.
Я знала, что Джая отдаст за меня жизнь, если потребуется… и теперь понимала, как горевал Тамерлан, когда погибла Киара. Но вернуть назад ничего нельзя. Когда он вернется, то полюбит и Джаю… ее невозможно не любить.
Тамерлан… Одно его имя заставляло сердце больно сжиматься, стонать и кровоточить от боли. И ни на секунду не становилось легче, не стиралось, не забывалось. Когда ехала в машине, от волнения дрожали руки. Первая зацепка за год поисков. За целый год разбитых надежд и истрепанной в лохмотья веры в то, что он жив и что я не питаюсь ложными надеждами, не схожу с ума.
Посмотрела в окно, на мелькающие за окном деревья с изумрудной листвой, на просвечивающие клочки неба. Как много я бы отдала, чтобы смотреть на это небо вместе с тобой, любимый, чтобы трогать эту листву или видеть красную розу в твоих грубых пальцах.
Я всегда думала, что страдания причиняет ненависть, боль, злоба, но как же я ошибалась. Самые сильные и невыносимые страдания причиняет любовь. Ненависть ничтожно мала перед ней, как жалкая, испуганная, злобная старуха, готовая нападать, чтобы защищаться… любовь рядом с ней, как самое настоящее чудовище, пугающее своими размерами, силой и мощью, удерживающая на цепях, словно своих верных псин: ненависть, ярость, злость.
Можно прекратить ненавидеть… но прекратить любить невозможно.
– Дарив, у нас проблема. Машину обстреляли. Убит водитель, двое наших ранены. Объект при смерти. До больницы не довезем.
Я вскинулась и подалась вперед. Рация затрещала и включилась снова.
– Слышишь, Дарив. Нас обстреляли.
– Твою ж…
Я схватила его за плечо.
– Это далеко?
– Нет, в нескольких километрах отсюда. Но… вам туда нельзя.
– Кто сказал? – смерила Дарива грозным взглядом, а сама трясусь от отчаяния. Только не сейчас. Пожалуйста. Не сейчааас, когда я приблизилась к истине хотя бы на полшага.
– Там… мертвецы, там кровь. Это место не для женщины.
– Запомни раз и навсегда, Дарив – я не женщина. Я Ангаахай Дугур-Намаева. Твоя госпожа. И я буду решать, куда мне можно, а куда нельзя. Быстро разворачивайся и вези меня к этому человеку, и молись, чтоб он остался жив, – потом приблизилась к Дариву так, что наши лбы почти соприкоснулись, – или я тебя вышвырну на улицу… потому что ты не предусмотрел такой исход событий и не удвоил охрану нашего единственного свидетеля. Свидетеля, на поиски которого ушел целый год! Год моей жизни!
– Я понял… вы правы. Приму любое наказание.
Откинулась на кресло, тяжело дыша и сжимая пальцы в кулаки. Боже, молю тебя, пусть он будет жив и даст мне хотя бы немного надежды, хотя бы каплю, крошку, пылинку. За что-то уцепиться. Чтобы иметь силы жить дальше.
Я выскочила из машины, не обращая внимание на крики Дарива, на его резкие приказы оцепить территорию, не подпускать ко мне никого даже на несколько метров.
Трупы уже накрыли простынями, раненных охранников положили в траву в ожидании неотложной помощи. Я бросилась к парню и девушке, лежащим у обочины. Упала перед ним на колени, стараясь не смотреть в развороченные раны на животе.
– Скажи…скажи мне, где Хан? Это ведь был ты? Ты поджидал его в кустах? Ты обстрелял его машину? Ты! А потом? Что ты с ним сделал потом? Отвечай!
– Оля…О…ля.
Я повернулась к девушке – ее широко распахнутые глаза смотрели в небо. Голова неестественно вывернута, как и ноги.
– Она мертва. Те, на кого ты работал, предали тебя. Вместо того, чтобы спасти, они предпочли тебя убить. Тебя и твою девушку. Скажи мне, кто это… Скажи, и я отомщу им за тебя. Обещаю!