Вдова села

Тень от холмов уже легла на долину. В наступающих сумерках она издали разглядела, что четырехугольник кухонной двери не светится. Войдя во двор, тоже никого не увидала. Безумная надежда вспыхнула в ней: наверное, ушла! А может, ее и не было. Может, Петике все это привиделось.

И тут тихий, но красивый, звучный женский голос поплыл в сумерках:

Возвращайся, птичка,
Скажи маме милой:
Не видать мне дома,
Ждет меня могила…

Аннуш застыла на месте, дрожа всем телом. Она знает эту песню! Она никогда не вспоминала ее, но под плотными напластованиями лет эта песня все же таилась где-то в памяти. Она знает и этот голос. Никогда не вспоминала его, но под плотными напластованиями лет и он таился где-то в памяти! И вот сейчас словно взрывом разметало окаменелые пласты, и из-под них возникла светловолосая, ясноглазая молодая женщина, у которой такое мягкое тело, к которой так сладостно было прижаться…

Ее затуманенный взгляд едва различил фигуру старой женщины в тени однобокой груши. Женщина лущила кукурузу, а сейчас поднялась, нерешительно шагнула к дочери, стоявшей как изваяние, и тихо, приниженно вымолвила:

— Не гони меня, дочка.

Аннуш из последних сил отозвалась:

— Оставайтесь, мама! — и, шатаясь, пошла в дом, чтобы никто не увидел, не услышал ее рыданий.

Оставайтесь… Оставайтесь?.. Нет, завтра она ее выпроводит. Не выгонять же среди ночи.

Аннуш горящими глазами вглядывалась в темноту.

Та стена, что возвела она мысленно по дороге от Йозана до белого креста, вдруг рухнула, и каждый кирпич давит ей на грудь.

Она чувствует, что мать тоже не спит. Какой приниженной была она весь этот вечер! Всякую работу буквально выхватывала у Аннуш из рук. Сама вымыла ноги детям, уложила их спать, рассказывала сказки. Словно во что бы то ни стало хотела доказать, что может быть полезна. От всего этого хотелось плакать!

В комнате, где они спали, казалось, нечем было дышать, воздух стал невыносимо плотный, как цемент. Хоть топором руби. Чем угодно!

— Зачем вы это сделали, мама? — выкрикнула она так, что спавшая с нею рядом девочка даже вздрогнула.

Не скоро пришел ответ с соседней постели:

— Не надо об этом, дочка. Это было давно. Не стоит бередить зажившую рану.

— Зажившую? — Аннуш истерически рассмеялась. — Так, по-вашему, зажившую? Для вас, может, и да, вы за свое расплатились. А я-то за что расплачиваюсь? За что? С тех пор как живу? За что?

Ответа не было, да она и не ждала ответа.

— Как вы думаете, кто я в деревне? Дочь Нани Гомбоц. Только дочь Нани Гомбоц. А что я работящая, честная — до того никому и дела нет… — Аннуш задохнулась от рыданий. — Я бы рада ноги целовать тому, кто не пнет меня… — всхлипывая, продолжала она. — Я и беспутная, я и гулящая, — какая же еще дочь может быть у этакой матери? А я… я даже и детей-то для того родила, чтобы было кого любить…

Постепенно Аннуш затихла. По крайней мере она выговорилась. Хоть раз в жизни кому-то излила душу.

Долгое время спустя мать проронила:

— Не я это сделала. Итальянец.

Аннуш молчала.

— Я не хотела рассказывать тебе, ведь даже на суде никто не поверил, — тихо продолжала старуха. — Клянусь невинной жизнью твоих детей, которые мне дороже всего на свете, что говорю чистую правду.

Аннуш простонала:

— Рассказывайте.

— Влюбилась я. Совсем голову потеряла из-за итальянца этого. С ума по нему сходила… Девятнадцатого июня ночью мы лежали на этой постели, и вдруг стук в окно. Я испугалась. Кто там? Это я, Андраш. Мой муж! А я уже сама не своя от страха. Джузепп, говорю итальянцу, прячься. Лезь под кровать. Или в шкаф. Или спрячься за дверью. Быстро! Джузепп встал с постели, натянул штаны и говорит: «Никуда я не полезу. Ты моя жена, и этот человек больше не притронется к тебе». Я просила его, молила на коленях: спрячься. Нет! А муж уже ломится в дверь. Отец создатель, что делать? И ты проснулась от шума, принялась кричать…

— Сколько мне было? — пересохшими губами спросила дочь.

— Полтора года… Я взяла тебя на руки и открыла дверь. Муж ворвался: «Ах ты шлюха, ах ты потаскуха! Значит, это правда. Уже и на фронт докатились про тебя слухи!» И ну кулаками бить меня по голове, по чем попало. Я все спиной к нему поворачивалась, чтобы тебя заслонить, не то он убил бы тебя с одного раза. Вдруг чувствую, оттащили его от меня, оглядываюсь, а они с итальянцем дерутся. Все перевернули, побили, лица у обоих, как у зверей… потом итальянец поднялся, дышит тяжело, а муж так и остался лежать, и из горла у него кровь течет…

Старуха с трудом перевела дух.