Вдовье счастье

— Можно сказать и так, — наконец кивнула она. — Люди смертны, дитя, в свой час мы все покидаем мир насовсем. И я покину, и ты. Те, кто останутся на поклоне, увидят, как мы ушли — они любят нас, и им будет легче. Ты права, все это для людей, — доверительно шепнула она, наклонившись ко мне, и я закусила губу — похоже, до нее дошли сплетни, что я не хожу на камень. — Живи, всему придет свое время…

Она еще раз сжала мое запястье, поднялась и ушла — или пропала, оказалась в обители так внезапно, что я не успела проститься с ней. Но, может, она скрылась в глубине дома, а я сидела подле окна, как изваяние, долго и очнулась, лишь когда из зала вышли еще несколько гостей.

Домой я вернулась в противоречиях. То, что рассказала мне благословенная, прояснило намерения и жены Петра Аркадьевича, а может, и его самого, и реакцию Лукеи. Попытка уйти в обитель для меня обернулась бы неминуемой гибелью — я утонула бы, не сумев совладать с собственным страхом. Насколько просто это было сделать, или меня до начала пути подвергли бы многим допросам? Или каждый принимает решение сам и отвечает за него тоже сам? А дети?

А дети попали бы под опеку дяди мужа, хмыкнула я, по крайней мере, таковы были планы дамы, приятной во всех отношениях, как там ее бишь зовут. Дети, за душой у которых оставались бы воспоминания об отце, «гиении», чтобы его черти драли, и матери, сгинувшей в темной воде.

Я отпустила Анфису, разделась, легла в постель, боясь заснуть и очутиться в кошмарах. Мало что теперь заставит меня отправиться на поклон, поскольку каждый раз я буду думать, на что могла бы решиться. Дети, не просыпаясь, подобрались ко мне под бочок, и я не заметила, как уснула, и мне не снилось ничего, а может, я не запомнила, потому что открыла глаза, как уже привыкла, едва рассвет забрезжил в просвете штор.

У меня, как всегда, было много работы, чтобы я позволила себе расслабиться и начала себя жалеть.

День крутился, все шло по накатанной колее. Я обошла с ревизией магазины и стерилизационную, посмотрела на новый товар, украсила к весне лавку с бальными платьями, вернулась в кабинет и вытряхнула на свет бессмертные творения покойного мужа. Предстояло превратить графоманию в продукт, который удовлетворит неприхотливого потребителя, что тоже задача не из легких.

Мой супруг предпочитал одни и те же клише: богатый спаситель, прекрасная дева в беде, соперницы и соперники, — я представила, что Вышеградский с благоговейным выражением лица сунул это писево в стол и забыл о нем, пока я не напомнила своим визитом. Однозначно творения лучшего друга он не читал, или плакала бы закадычная дружба задолго до злополучной дуэли. Однозначно и в моей памяти не удерживалось ничего, иначе я бы тронулась умом в процессе работы. По щеке катилась скупая слеза — разум протестовал против насилия, я, стиснув зубы, продолжала упорно царапать пером сероватый лист.

Несчастная крепостная ни с того ни с сего получила наследство — я выругалась, тщательно проверила, точно ли в книге все страницы, просмотрела все, что было на столе, приняла, что это не пропавшие главы, а произвол автора. Пусть его, подумала я, оставляя на листе пустое место, может, дальше мой муж объяснит, какого черта на крепостную сиротку свалились несколько миллионов. Но книга кончилась свадьбой, а миллионы канули в никуда, словно их не было, я вздохнула, припомнила, как выходили из положения мои современники, дополнила синопсис внебрачной дочерью и парой интриг.

После обеда потянулись студенты. Их явилось непредсказуемо много, в моей квартире не оказалось места для всех, и я в прихожей рассовала задания — написать душещипательный диалог между крепостной и властным барином. Минус день, но зато я пойму, у кого какие задатки. Самые находчивые студенты вернулись через час, наскоро написав диалоги в ближайшем кабаке, троих я отобрала и велела прийти завтра, остальных завернула.

Три синопсиса готовы, еще пятнадцать нужно переварить, но если я буду злоупотреблять… что-то можно оставить на сиквелы. Черт знает, может, серии книг придутся публике по душе.

Вечером, когда начало смеркаться, Трифон Кузьмич обрадовал меня покупкой газеты. Он не рассматривал издательский бизнес как что-то стоящее, я бы сказала, он отмахнулся от меня, но я в отличие от него представляла, насколько это крутое вложение. Да, первые книги я издам в крупных газетах, известных, раскрученных, чтобы как можно больше людей узнали об авторе… — черт, нужен еще псевдоним! — но затем я рассчитывала все барыши складывать в свой карман. Неважно, что за газетенку купил Аксентьев, неважно, что в ней сейчас пишут…