Вдовье счастье

Аксентьев молчал, изредка кивал, но я знала, что он меня внимательно слушает, вникает и делает выводы. Я сбивалась, возвращалась к началу, пыталась вызвать в памяти то, что давно забыла — интонации, жесты, тени, звуки, которые могла видеть или же слышать. Почти догорела одинокая свеча, Трифон Кузьмич зажег от нее новую, огарок затушил прямо пальцами.

— Трифон Кузьмич, — закончила я, и в горле совсем пересохло, — я молю об одном. Не оставьте детей. Я знаю, вы сможете дать им все, что могла бы дать я. Я знаю, что вы их не обидите. Мне некому доверять, кроме вас. Я справлюсь со всем, только дайте мне слово…

Аксентьев махнул рукой, не дав мне договорить, тяжело поднялся, прошел к бюро, стоявшему в глубине кабинета, так же грузно вернулся, забрал свечу и снова отошел, что-то долго искал, и жуткие тени метались по стенам. Если бы я умела и знала как, я бы молилась, но в этом мире не существовало молитв. Мне нужно было услышать, что просьба моя будет исполнена, Аксентьев пыхтел и молчал. Наконец он сел за стол, гулко поставив подсвечник и положив передо мной крупный заковыристый ключ.

— У меня пустует флигель, Вера Андреевна, — объявил он. — Ну как пустует. Живет там редакторишка, газетчик, так я его выселю завтра с утра. — А, так вот как легко все решается, со мной, помнится, так же было. — Сколько, говорите, прислуги у вас — пятеро вместе с Ефимом? Пусть живут. Здесь вы будете в безопасности. Пятьдесят золотом в месяц возьму с дровами, все равно редакторишка меньше платит и должен еще, паршивец, за полгода, но как-нибудь переживу. Мебель есть, тепло там, светло, чисто, места всем хватит. Снег сойдет, прикажу детишкам вашим садик сделать, опять же дела нам с вами проще будет решать.

— Спасибо, — искренне сказала я. Предложение было хорошим, но я не хотела соглашаться на него — пока, и дело было не в пятидесяти золотом, а в том, что дом Аксентьева был подлинно безопасным местом — в первую очередь для детей, и я прежде срока не хотела его обнаруживать перед тем, кто охотился на меня. Кроме того, исполнитель или Палашка, или Лукея, знать бы, кто из двух баб! — Если меня достанут, достанут везде, мне достаточно вашего слова и обещания позаботиться о детях… А вот редактор…

Черты Аксентьева проступили из-под бороды, я, приободренная, вернулась к делам насущным. Я же все равно хотела искать редактора, верно, а на ловца, выходит, и зверь бежит?

Бедолага редактор спал, но Аксентьеву его режим оказался до лампочки. Кто-то из сыновей Трифона Кузьмича сбегал и вынул страдальца аж из постели, помятого, с синяками под глазами, расторопный слуга принес в кабинет ужин от купеческих щедрот. Трифон Кузьмич тоже не отказался от бочка молочного поросенка и яблок в меду, мне уже кусок в горло не лез настолько, что я не могла смотреть на еду, а вот лимонаду охотно выпила.

Художник, может, и должен быть голодным, но много ли он тогда сотворит? Пусть ест, больше проку от него будет.

Редактор был молод, но опытен, я даже не ожидала, что за спасибо получу такого спеца, а Аксентьев объявил, что снизит долг за жилье, если тот хорошо поработает. К своим тридцати годам Макар Иванович успел побывать и переписчиком, и наборщиком, и корректором, и журналистом, и сейчас пробавлялся тем, что редактировал газетные объявления и верстал будущий номер. Увы, это была не та газета, куда Лука Лукич отнес мое объявление, так что мне оставалось гадать, когда ко мне потянутся «литературные негры», но я была готова сдать нашему Макару Ивановичу материал, едва его приведут в божеский вид. Макар Иванович горел желанием приступить к редактуре хоть сию же минуту.

Редактор ушел, сытый в том числе будущими обещанными гонорарами, и унес с собой недоеденного поросенка. Я сидела, выбивая пальцами дробь, а Трифон Кузьмич, что за ним я ранее не примечала, расхаживал по кабинету, удушливо пыхтел табаком и крякал.

Я что-то забыла очень важное, что-то, что мелькнуло на уме, когда я описывала Макару Ивановичу задачи, и на поведение Аксентьева внимания не обращала.

— Вершков, — произнес Трифон Кузьмич, останавливаясь позади меня. Он него здорово пахло крепчайшей махоркой, совсем как от извозчиков. — Ваше дело, Вера Андреевна, оставаться в вашем доме или перебираться ко мне, но мое предложение в силе, если вдруг передумаете. Так вот, Вершков, вы ведь должны неплохо знать этого человека, и даже не потому, что жили в одной деревне…

Я неопределенно пожала плечами. По всему судя, да, раз Вера сталкивалась с ним, еще будучи незамужней девицей, но спишем на то, что Вера глупа и память у нее девичья. Увы, Аксентьев этому теперь уже не поверит.

— Около года назад он испрашивал займы что у меня, что у прочих купцов, — продолжал Аксентьев, — но, сами понимаете, поручителей у него не было.

— То есть у моего мужа был? — ошарашенно уточнила я. — Князь Вышеградский?