Вдовье счастье

— В экипаж, ваша милость, — Федос посмотрел на меня чуть исподлобья. — То у нас супротив чуть пройти, так новые экипажи «Апраксина и Аксентьев» гуртом седоков берут, так и извозчиков у нас теперь не увидеть. А это хорошая коляска была, не лихач.

Тепло, очень тепло. Как я и думала — моя мать добиралась не на извозчике, раз явилась без ридикюля. Кто-то ее подвез, но кто?

— Кто на козлах сидел?

— Барин, — уверенно ответил Федос. — Совсем барин, ваша милость. Лихач, он барыню подсадит, а сей даже головы не повернул.

— Как он выглядел?

И вот тут меня ожидал провал. Несмотря на завидную наблюдательность, мальчишка барина не рассмотрел, и я, выдав ему еще серебряк, его отпустила.

Мне пришлось долго ждать, пока приедет пастырь, пока раздобудут похоронные дроги… Молоденького городового с запиской я отправила к Трифону Кузьмичу, опасаясь, что моя бестолковая прислуга поймет что-то превратно, и мой замечательный компаньон прислал взаймы денег и двух сыновей. Младшего Прохора, который помогал мне в трактире, я оставила при себе, другого, Кузьму, послала к себе домой — взять денег, чтобы не быть должной сверх. И все это время я пыталась найти что-то в комнате, хоть какое-то указание, с кем была моя мать.

Правда, с кем? Напрашивалось нехорошее подозрение. Одного человека она точно знала и, может быть, не теряла надежды устроить мой с ним брак. Она приехала заранее, все разузнала обо мне, а ведь из номеров не отлучалась. Значит, или прежде успела собрать информацию, или кто-то ей по дороге ко мне доложил. Кто?

Сотню золотом я заплатила пастырю — уже другому, и от него разило магией, после же молча стояла и смотрела, как мать уносили… На науку рассчитывать нельзя, только на цыплят.

Небо рассеивалось, наступало светлое утро, кто-то вслед нам тянул негромкую тоскливую песню под гитару, в соседнем доме кто-то кого-то бил, Демид Кондратьевич прикинулся, что не слышит. Швейцар подсуетился, я чуть не ткнула в него пальцем:

— Видел позавчера, кто барыню увез?

— Как вашу милс-сть, — прошипел швейцар, обыскивая меня взглядом. Все хотят от меня денег, просто все. — И привес-с, и увес-с.

— Что за барин? Или разные господа были?

— Один барин, ваша милс-сть. Выс-сокий барин. Богато одет. Глас-с у него слегка дергалс-ся.

Я со вздохом дала ему серебряник. Высокий барин, богато одет, глаз дергается — вот это примета. Уже двое сказали «барин» — значит, так и есть, обслуга в таких местах не ошибается, манеры в дворян вколачивали с возраста моих малышей.

— Когда приехала барыня, в руках у нее было что? Вспоминай, еще денег дам, а соврешь — я узнаю, — предупредила я, поджав губы.

— Не с-стану врать, ваша милс-сть. Туда Федос-ска им с-сундучок нес. Обратно с-с пустыми руками были. Дерш-шали так, — швейцар сложил руки на груди, словно прятал за пазухой что-то ценное. — А барин на коляс-ске с-сьюйть — и уехали.

— Разыщите коляску, Демид Кондратьевич, — попросила я, вручая швейцару три серебряные монетки. Безумно дорого мне встало это расследование, и это начало. — Разыщите, я вам за то щедро заплачу.

Какого. Черта. Кольцо вокруг меня начало сжиматься, я поспешила Аксентьеву отказать, нужно как можно скорее перебраться в безопасное место или хотя бы отправить туда детей.

Глава двадцать девятая

— Лихая вы барыня, Вера Андреевна, ох лихая!

Трифон Кузьмич потирал руки и со вкусом чаевничал. Я сидела напротив, угощалась эклерами из самой дорогой столичной пекарни и чувствовала себя хорошо.

Я не стала перебираться во флигель. Долго думала, мучилась, пару ночей не спала, но когда еще раз приехала к Аксентьеву, он предложил мне иное решение, и у меня появился телохранитель. Огромный, как платяной шкаф, но на удивление незаметный и бесшумный бывший полицейский филер. Он постоянно был рядом, и в то же время я забывала о его присутствии. Чаще я, правда, оставляла Данилу с детьми, но он и тут не прекословил, исполнял, что было велено. Когда я спросила у него, чем его прельстила работа на купца Аксентьева, он ответил коротко и исчерпывающе: деньгами.

Все расходы на охрану Аксентьев взял на себя.

Мать благополучно отбыла в мир иной — или как все же верно назвать, когда-нибудь я узнаю? Имение оказалось заложено, и старший сын Трифона Кузьмича, тоже Трифон, по моему поручению отправился улаживать дела… купил имение кто-то из соседей по дешевке, оставив мне Палашку и еще одну крепостную, Ненилу. Долгов мать наделала не так и много, их удалось покрыть от продажи имения и меблировки, мать после смерти отца перестала жить на широкую ногу, да и до того семья не шиковала — родительский гнев на брак Веры с таким человеком как Григорий был, в общем, понятен.