Вдовья трава (СИ)

– Мы не давали согласия, между прочим, – негромко, но твёрдо сказал Антон.

– Да неужели?! – взвизгнул полковник, – Я и забыл, оказывается. Молодец, что напомнил.

Толстяк протянул к Игорю раскрытую ладонь. Из неё вырвался зелёный огонёк, тут же превратившийся в огненный жгут. Жгут спустился к груди Игоря. Мальчик вздрогнул, застонал.

– Ему сейчас больно, очень больно! – зарычал Горчаков, – Или он, или вы сейчас дадите мне согласие. Иначе – смерть, мучительная смерть.

Игорь извивался, пальчики на его руках беспомощно хватали воздух, изо рта вырывалось прерывистое тяжёлое дыхание.

– Ну?! – хрипло крикнул толстяк, – Долго вы ещё будете мучить своего сына?!

Катя закрыла глаза. Её кожа стала бледной, мелкая дрожь сотрясала тело. Сказать «да» – убить сына, сказать «нет» – убить сына, получив взамен малолетнего монстра. Что чувствует мать, когда на её глазах убивают её ребёнка – цинично и жестоко? Это не сможет представить никто, кроме самой матери. Помешать нелюдю она не могла, смотреть на это – тоже. Катя бросилась на толстяка и тут же отлетела к стене. Толстяк же вскрикнул, лицо его озарила улыбка, более похожая на гримасу. Зелёное пламя внезапно исчезло.

– Есть! – заорал он, – Есть согласие! Ваш Игорёк только что сдался!

– Радуйся, победил пацана, – злобно крикнул Антон.

– Ты вообще молчи, неудачник! – крикнул ему толстяк, – Скоро ты станешь самым послушным папочкой на свете – я буду вертеть тобой, как захочу! Если бы не твой Санёк, Антоша, я уже давно бы понукал тобой, как сивкой. Но и он сдулся. Все сдулись, потому что Михаил Семёнович Горчаков умеет ждать. Умеет ждать, и знает слабое место каждого.

Толстяк принялся кружить вокруг стола, бормоча какую-то тарабарщину. Над телом Игоря поднялся голубоватый огонёк. Он рос, превращаясь в шар. Охранник ускорился. Теперь он бегал, носился вокруг стола, как школьник на перемене – радостно подвизгивая и подскакивая. Шар, испуская бледно-голубой свет, ещё немного повисел над мальчиком, словно прощаясь, затем начал медленно подниматься к потолку. Внезапно толстяк остановился, посмотрел на стол, на Игоря, затем перевёл взгляд на стену. Антон выхватил спрятанную в рукаве металлическую трубу, замахнулся. Он долго выжидал момент, когда сможет нанести удар, но полковник, кружась вокруг стола, ни разу не спустил с него глаз. Теперь момент настал, но лёгкая как пушинка рука жены легла на до синевы сжатый кулак мужа. Её глаза молили:

– Не делай этого.

Антон опустил руку.

Шар поднялся ещё на полметра, замер.

– Г-г-адён-н-ыш! – прошипел полковник, – Не выйдет! Не выйдет!

Он, как бесноватый, с удвоенной силой вновь пустился по кругу, повторяя незнакомые слова уже скороговоркой, постоянно сбиваясь и начиная снова. Движения тела напоминали бег за автобусом опоздавшего пенсионера. Появилась одышка. Видно было, что происходит что-то, что мешает ему совершать ритуал. Антон, Катя и Дима не понимали – что именно, но отчётливо видели, что план нарушен и всё пошло не так, как рассчитывал толстяк.

Шар начал движение вниз, обратно к телу мальчика.

– Не выйдет! – хрипел, задыхаясь, полковник, прерывая поток магических слов, – Не выйдет у тебя ничего!

Тело полковника вдруг стало прозрачным, задёргалось, замерцало, и его отшвырнуло к потолку, где только что висел голубоватый шар – душа Игоря. Тело толстяка повисло, замерло, и стало таять на глазах, превращаясь в белёсую дымку, которая тоже, как и шар, свернулась в неопрятный комок. Комок медленно поплыл к стене, затем к окну, ударился о форточку, и, разбив стекло, вылетел в черноту осеннего вечера. От Горчакова не осталось ничего, только блестевшие осколки стекла на ковре. В тот же миг голубоватый шар быстрым движением метнулся к груди мальчика и вошёл в неё, как входит горячий нож в сливочное масло.

– Мама, – еле слышно раздалось в звенящей тишине.

Катя и Антон бросились к Игорю. Катя, рыдая, осыпала сына поцелуями, Антон пытался поймать взгляд мальчика, но постоянно натыкался на спину супруги. Димка изумлёнными глазами глядел из угла, не в состоянии что-либо сказать от только что пережитого потрясения.

– Мама, мамочка, я не соглашался, терпел изо всех сил, хоть и было та-а-ак больно! Но он сказал, что убьёт вас.

– Всё хорошо, сынок, всё хорошо! – плакала от счастья Катя, сжимая сына так, словно вот-вот в форточку вновь влетит Горчаков вместе со своими гоблинами.

– Кому рассказать – не поверят ведь, – весело сказал Дима, подходя к окну.

Он осторожно собрал стёкла, с интересом посмотрел на улицу. По дороге с воем неслась пожарная машина.

– Пожар. Где это, интересно? – только и успел сказать он, как за первой машиной пронеслась вторая.

Подошёл Антон.

– К санаторию поехали. Уж не Сашка ли…?

Антон с Димой переглянулись, и, не сговариваясь, бросились к двери. Они совсем забыли про товарища, но оба вдруг поняли, что не могло вот такое чудесное спасение произойти само собой. Санёк, похоже, вернулся в бомбоубежище, чтобы закончить начатое. Если так – они должны ему по гроб жизни. Понимала это и Катя, не сказав ни единого слова мужу.