«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

За исключением ошибочной даты, которая корректируется показаниями других летописей, это свидетельство Псковской III летописи вполне созвучно приведенному выше сообщению Новгородского летописца по списку Никольского: великий князь ни в чем «не управил своей отчины»; его поездка в Новгород и Псков обернулась для жителей лишь «проторами» и волокитой. Читая эти упреки, адресованные государю новгородцами и псковичами, как-то трудно поверить в образ юного самодержца — «строителя своего царства», нарисованный Иваном Грозным в послании Андрею Курбскому, цитатой из которого я начал данную главу.

Новое увлечение великого князя — ямской гоньбой — отмечено не только Псковским летописцем. О том же подробно повествует Постниковский летописец: проследив путь Ивана IV со свитой от Москвы до Твери, он далее отмечает: «А изо Тфери на подводах гонял, был в Новегороде в Великом да во Пскове, да во Псковском же уезде у Пречистые в Печерах… А от Пречистые ис Печер был во Псковском пригородке в Вороначе у Бориса у Сукина, что был Борис наместник на Вороначе. А из Воронача был во Пскове, а изо Пскова в Русе, аз Русы в Новегороде в Великом, а из Новагорода у Пречистые на Тихвине. А от Пречистые от Тихвинские перенялся прямо на ям на Волочек. И пригнал на Москву на подводах декабря в 10 день в третьем часу нощи с суботы на неделю безвестно»[1191] (выделено мной. — М. К.). Причину подобной спешки великого князя летописец объясняет полученными от бежавших из крымского плена людей известиями об ожидавшемся набеге хана: «От Пречистые от Тихвинские к Москве в пол-4 дни [т. е. за три с половиной дня. — М. К.] перегнал для того, что чаяли по полоняниковым вестем крымского царя или царевичев к Москве»[1192].

Но, возможно, стремительное возвращение Ивана IV в столицу имело и другие причины. Уже на следующий день после приезда в Москву, 13 декабря, великий князь объявил о своем намерении жениться и советовался о том с митрополитом Макарием. По этому случаю 14 декабря, во вторник, Макарий отслужил молебен в Успенском соборе. «Да во фторник же, — продолжает свой рассказ летописец, — у митрополита все бояре были, и те, которые в опале были, по митрополине по них посылке. И с митрополитом все бояре у великого князя были и выидошя от великого князя радостны»[1193] (выделено мной. — М. К.). Процитированные слова, возможно, свидетельствуют о том, что по случаю предстоящей государевой свадьбы опальные сановники получили прощение.

17 декабря великий князь заявил боярам и митрополиту о намерении не искать невесту за рубежом, а жениться «в своем государстве». Вслед за тем по городам были посланы окольничие и дьяки с грамотами о проведении смотрин невест для государя[1194]. Дочерей бояр и других придворных Иван Васильевич смотрел сам; его выбор пал на дочь Романа Юрьевича Захарьина Анастасию[1195]. Свадьбу сыграли 3 февраля 1547 г., а незадолго перед тем, 16 января, Иван Васильевич был торжественно венчан на царство. Стали ли, однако, эти события переломным моментом в жизни царя и возглавляемого им государства?

2. События 1547 г. и вопрос о времени окончания «боярского правления»

В исторической литературе принято считать 1547 год последним годом «боярского правления». Некоторые авторы усматривали переломный момент в акте царского венчания. Так, Я. С. Лурье полагал, что принятием царского титула «еще раз подчеркивалось стремление Ивана IV „самому строити свое царство“ и полностью покончить с „боярским правлением“»[1196]. Но большинство исследователей связывают окончание этой эпохи с июньским восстанием 1547 г. в Москве[1197]. Однако ни с одной из этих датировок невозможно согласиться. Если исходить из сущностных черт «боярского правления» — фактического неучастия Ивана IV в государственных делах и длительной политической нестабильности, проявлявшейся в череде «дворцовых бурь», — то в этом отношении никаких принципиальных изменений до конца 1547 г. обнаружить не удается.

Венчание Ивана Васильевича на царство 16 января 1547 г., безусловно, имело серьезные последствия в идеологии и внешней политике[1198]. Но каких-либо резких перемен в течение придворной жизни эта церемония не внесла: юный царь по-прежнему находился под влиянием временщиков (на этот раз — Глинских), которые использовали его в качестве орудия в сведении счетов со своими противниками.