«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Как видим, между пунктом о подсудности грамотчика и статусом должностного лица, приказавшего выдать грамоту, действительно существовала взаимосвязь. В грамотах, выданных по распоряжению боярина кн. И. В. Шуйского, судьей высшей инстанции именуется, наряду с самим великим князем, боярин введенный. Если же грамота выдана по приказу дворецкого кн. И. И. Кубенского, то в той же формуле вместо боярина введенного фигурирует дворецкий. Аналогичные изменения претерпевает эта клаузула в случае, если грамоту выдал казначей; причем если в выдаче грамоты участвовали два казначея (И. И. Третьяков и Ф. И. Сукин), то и в самой грамоте в соответствующем месте употребляется множественное число: «сужю яз сам, царь и государь, и великий князь, или мои казначеи».

Так же чутко реагирует формуляр на появление в качестве «приказчиков» грамоты дворецких областных дворцов (тверского, дмитровского, рязанского). Например, в тарханно-несудимой грамоте, выданной 5 июля 1548 г. Глушицкому Вологодскому монастырю по приказу рязанского дворецкого П. В. Морозова, в пункте о подсудности грамотчика говорится: «А кому будет чего искати на игумене с братиею и на их приказщикех и на крестьянех, ино их сужу яз сам, царь и великий князь, или мой дворецкой рязанской, у кого будет Вологда в приказе»[1391]. (Действительно, как уже давно установлено исследователями, Вологда находилась в ведении дворецкого Рязанского дворца[1392].) А в жалованной несудимой грамоте Троицкой Иониной пустыни на земли в Романовском и Пошехонском уездах, выданной 1 сентября 1544 г. по распоряжению тверского дворецкого И. С. Воронцова, та же статья звучала следующим образом: «А кому будет чего искати на строителе Ионе з братьею и на их слугах и на крестьянех, ино их сужу яз, князь великий, или мой дворецкой тферской, у кого будет Романов и Пошехонье в приказе. А кому будет до строителя и до старцов и до слуг и до крестьян монастырских каково дело, те люди по них посылают моих приставов дворцовых недельщиков Тферскаго дворца…»[1393]

Обращение к формуляру грамоты позволяет в ряде случаев уточнить статус лица, приказавшего ее выдать. А. А. Зимин полагал, что в 1535–1538 гг. углицким и калужским дворецким был боярин кн. И. В. Шуйский: основанием для этого вывода ученому послужил факт выдачи Шуйским грамот на территории, входившие в Углицкий дворец[1394]. Между тем, как уже говорилось выше, в грамотах, выданных по его приказу в январе 1535 г. и августе 1538 г., судьей высшей инстанции назван боярин введенный, а не дворецкий (см. строки 1 и 3 в табл. 3). Таким образом, нет никаких оснований считать, что кн. И. В. Шуйский исполнял обязанности углицкого дворецкого; к тому же этот чин явно был слишком низким для боярина и представителя знатнейшего княжеского рода, каковым был князь Иван Васильевич.

Итак, можно утверждать, что по общему правилу некоторые пункты формуляра (в частности, пункт о подсудности грамотчика) видоизменялись в зависимости от того, в чьей юрисдикции находился грамотчик; эту ведомственную принадлежность и фиксировали известные нам пометы на оборотах грамот. Встречаются, однако, и исключения из этого «правила», впрочем, немногочисленные (см. строки 6, 18 и 19 в табл. 3). Например, согласно помете на обороте тарханно-несудимой грамоты Соловецкому монастырю от 2 февраля 1541 г., грамоту приказал выдать казначей И. И. Третьяков, а в самом документе пункт о подсудности грамотчика изложен без учета этого обстоятельства: «…а кому будет чего искати на игумене з братьею, ино их сужю яз, князь великий, или мой боярин введеной»[1395]. Однако это видимое противоречие объясняется просто: грамота 1541 г., как явствует из ее текста, была дана от имени Ивана IV по челобитью игумена Алексея с братией «по тому ж, какова у них была грамота жаловалная отца нашего великого князя Василья Ивановича всеа Русии». Эта последняя подробно пересказывается в тексте нового документа, включая и пункт о суде: «…а кому будет чего искати на соловетцком игумене з братьею, ино их судил отец наш князь великий Василей Иванович всеа Русии или его боярин введеной»[1396]. Таким образом, вероятнее всего, новая грамота была механически переписана со старой, и пункт о подсудности грамотчика остался без изменений.

Сложнее объяснить, почему грамоты, выданные в 1546 г. казначеем И. И. Третьяковым вологодской Глубокоезерской пустыни, а также им и Ф. И. Сукиным — Симонову монастырю, содержат указание на суд дворецкого (стр. 18, 19 в табл. 3). Были ли и эти два случая следствием ошибки подьячих, механически переписавших соответствующие пункты формуляра с прежних грамот, или имело место вмешательство казначеев в юрисдикцию дворецкого, — неясно (к этому вопросу мы вернемся в 9-й главе).