«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Таким образом, внешнеполитическое представительство (и шире — олицетворение верховной власти как внутри страны, так и по отношению к соседним державам) и контроль над придворной элитой являлись двумя неотъемлемыми прерогативами государя, которые не могли быть переданы никому из его подданных. Что же касается других управленческих функций, то они, как будет показано далее в этой главе, вполне могли осуществляться и безличного участия великого князя.

2. Делегирование судебно-административных функций государя его советникам

Признаки делегирования судебной власти государя его советникам заметны еще в эпоху Ивана III. Первая статья Судебника 1497 г. начинается словами: «Судити суд бояром и околничим»[1445]. В первой половине XVI в. состав великокняжеского суда расширился за счет дворецких и казначеев. Эти изменения нашли отражение в формуляре несудимых грамот, предоставлявших грамотчикам иммунитет от наместничьего суда и переносивших рассмотрение их дел сразу в суд высшей инстанции, в Москву. Как было показано в предыдущей главе, формулировка пункта о том, кому, помимо самого великого князя, подсуден грамотчик (введенному боярину, дворецкому или иному должностному лицу), зависела от того, кто приказал выдать эту грамоту.

Из известных на сегодняшний день 189 жалованных несудимых грамот 1534–1548 гг. в 83 грамотах судьей высшей инстанции наряду с великим князем (с 1547 г. — царем) назван его боярин введенный[1446], в 61 грамоте — дворецкий (Большого дворца или областных дворцов), в 14 грамотах — казначей; другие варианты единичны[1447] (см.: Прил. III). О каких-либо статистических выводах при заведомой неполноте наших данных говорить, конечно, не приходится, но одна тенденция прослеживается достаточно отчетливо: десятки упоминаний дворецких и казначеев в формуляре несудимых грамот свидетельствуют о проникновении ведомственного начала в суд высшей инстанции.

Что касается судебной практики изучаемого времени, то имеющиеся в нашем распоряжении сведения очень немногочисленны, но некоторые наблюдения сделать все же позволяют (см. табл. 4).

Как видим, на практике суд высшей инстанции порой действительно вершил боярин (кн. И. В. Шуйский в 1534 г., кн. И. Ф. Овчина в 1537 г.: строки 3, 11 в табл. 4), но в большинстве известных нам случаев приговоры от имени великого князя были вынесены дворецкими или казначеями (Там же. Строки 1, 2, 4, 10, 14–23, 25, 26, 28–31). К сожалению, из-за неполноты и отрывочности сохранившихся данных мы не можем сказать, насколько отраженное в таблице частотное соотношение между судом бояр и судом дворецких и казначеев соответствовало реальному положению дел.

Но особый интерес представляют те случаи, когда в качестве судьи выступил сам великий князь (строки 5–9, 12, 13, 27), причем не может не вызвать удивления тот факт, что целый ряд подобных казусов пришелся на 1535–1536 гг.: неужели пяти- или шестилетний ребенок мог лично вершить правосудие? Остается предположить, что дело ограничивалось присутствием юного государя на слушании судебных дел: в этом случае его роль была столь же протокольно-ритуальной, как и во время посольских приемов.

Таблица 4.

Суд высшей инстанции по сохранившимся документам 30–40-х гг. XVI в.