«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Таким образом, конфискации подлежали пожни, на которые у их владельцев не было великокняжеских грамот; акты же эпохи новгородской независимости за «свинчатыми», т. е. свинцовыми, печатями уже не признавались юридическим основанием для владения упомянутыми угодьями. В итоге пожни были отписаны у многих десятков новгородских церквей и монастырей, включая такие известные обители, как Антоньев монастырь, Валаамский, Никольский Вяжищский, Спасский на Нередице, Троицкий Клопский, Юрьев и др.[1891]

Негодование новгородских летописцев, принадлежавших к церковной среде, по поводу упомянутой акции вполне понятно. Но справедливости ради нужно сказать, что проверка владельческих прав на пригородные пожни и их последующая переоброчка на великого князя не имели специальной антицерковной, антимонастырской направленности: как явствует из другой сохранившейся отписной книги, датированной июнем 1536 г., те же двое дьяков, Фуник Курцов и Митя Великий, вместе с конюхом Бундом Быкасовым и лавочным приказчиком Иваном Ивановым описали и пооброчили на великого князя и те пожни, которые косили земцы, церковные и черные люди Великого Новгорода[1892].

* * *

Возвращаясь к охарактеризованной выше правительственной политике в отношении монастырского землевладения, нужно заметить, что ее хронологические рамки поддаются довольно четкому определению. Если июньская грамота 1535 г. Глушицкому монастырю сигнализировала о начале нового курса, то уже вскоре после смерти Елены Глинской появляются признаки отказа правительства от попыток жестко контролировать земельные сделки монашеских корпораций.

5 апреля 1538 г., на второй день после кончины великой княгини, была послана указная грамота Кузьме Всесвятскому с распоряжением — отдать игумену и братии Троице-Сергиева монастыря сельцо Кунилово, которое в свое время завещал обители Кувалда Семичов (Прил. I, № 115). Спустя месяц, 6 мая, Троицкому монастырю было возвращено сельцо Звягино — вклад умершего в темнице кн. М. Л. Глинского (Там же. № 118), а на следующий день игумен Иоасаф получил иммунитетную (несудимую и заповедную) грамоту на села и деревни, приобретенные монастырем в 30-х гг. у князей и детей боярских (Там же. № 119). Прошло еще несколько месяцев, и 4 сентября 1538 г. Троицкой обители была выдана аналогичная грамота на сельцо Егреур Муромского уезда — вклад Бориса Ильина сына Симонова-Лимонова (Там же. № 149)[1893].

В течение лета и осени 1538 г. еще ряду монастырей были отданы их села и деревни, ранее отписанные по каким-либо причинам на государя. Как уже говорилось выше, 18 июня того же года властям Спасского Ярославского монастыря удалось добиться возвращения деревень и починков в волости Жары Ярославского уезда, поставленных в лесу после писцового описания (Прил. 1, № 127). Полгода спустя, 22 декабря 1538 г., была послана указная грамота в Углич городовому приказчику Ивану Туру Константинову сыну, которой ему предписывалось отдать игумену Покровского Углицкого монастыря Мисаилу сельцо Ермолово с деревнями. Из грамоты явствовало, что ранее «то сельцо дал по душе к Покрову Святой Богородицы Василей Анъфимов[1894], а ныне в поместье за Иваном Ивановым сыном Колачева…»[1895]. Следовательно, сельцо не только было отписано на государя, но его уже успели пустить в поместную раздачу. Теперь же оно было возвращено обители.

Почувствовав изменение обстановки, власти ряда монастырей спешили закрепить свои земельные приобретения, полученные у частных лиц, великокняжеским пожалованием. Выше уже упоминались иммунитетные грамоты, выданные от имени Ивана IV 7 мая и 4 сентября 1538 г. Троице-Сергиеву монастырю на его новые владения. Аналогичную грамоту на свои купли 30-х гг. получил в июне того же года Симонов монастырь (Прил. 1, № 123). Для полноты картины следует назвать еще жалованную несудимую грамоту Спасо-Евфимьеву монастырю от 1 июня 1538 г. на деревни в Масловом углу Суздальского уезда (Там же. № 124), полученную в свое время по завещанию кн. А. В. Ногтева (1533/34 г.)[1896].

На протяжении следующего десятилетия, с конца 30-х до конца 40-х гг. XVI в., монастыри спокойно покупали и принимали в качестве вкладов по душе вотчины светских землевладельцев, без какого-либо вмешательства великокняжеской власти[1897]. Случаи конфискации сел или деревень, завещанных или проданных той или иной обители, более не встречаются[1898].