«Вдовствующее царство»

Единственное отступление от посольского ритуала, которое допускалось на этих приемах ввиду малолетства государя, заключалось в том, что посол или гонец не приглашался к великокняжескому столу. Ссылка на возраст монарха служила в подобных случаях оправданием. Так, 24 января 1535 г. состоялась аудиенция крымского посла Темеша «с товарищи», «и князь великий Темеша-князя звал к руце крашеватис(я) и подавал князь велики Темешу-князю с товарищы мед, да пожаловал Темеша — дал ему платно…, да после меду князь великий жаловал их [послов. — М. К.] платьем, а ести их князь велики не звал того деля, что еще ел у матери, а собе столом не ел; а велел ему молвити: ества да мед ему на подворье…»[415].

Самые подробные объяснения и извинения по поводу неспособности юного государя лично присутствовать на посольской трапезе были даны литовскому посланнику Никодиму Техоновскому во время великокняжеского приема 13 августа 1536 г.: «…говорил речь от великого князя боярин князь Василей Васильевичь Шуйской: Никодим! Великий государь Иван, Божиею милостию государь всеа Руси и великий князь, велел тобе говорити: пригоже нам было тобя жаловати, ести к собе звати; да еще есмя леты несовершенны, и быти нам за столом, и нам будет стол в истому; и ты на нас не помолви, а мы тобе еству пошлем на подворье»[416].

Роль великого князя во время этих приемов сводилась к исполнению полагавшихся по обычаю ритуалов: он звал послов «к руке», как в приведенных выше случаях; спрашивал о здоровье короля, как было принято в отношениях с Литвой и Польшей; отпускал послов на подворье или (в случае завершения переговоров) в обратный путь. 18 февраля 1537 г. юный государь сыграл главную роль в церемонии утверждения перемирия между Россией и Великим княжеством Литовским, поцеловав крест на договорных грамотах[417]. Что же касается собственно содержания переговоров, то оно излагалось в «речах» бояр и дьяков[418].

Сохранившиеся посольские книги 1530-х гг. ни разу не упоминают о присутствии великой княгини Елены на посольских приемах. По всей видимости, ее там не было. Между тем обладание властью было неполным без подобных церемоний, подчеркивавших статус правителя. Впрочем, как явствует из приводимого ниже летописного текста, правительница находила возможности, не слишком нарушая традиции, проводить пышные приемы при своем дворе, приличествующие «великой государыне».

В Летописце начала царства помещен подробный рассказ об аудиенции, данной Иваном IV и его матерью бывшему казанскому хану Шигалею в январе 1536 г. Шигалей, попавший в опалу при Василии III, был освобожден из заточения на Белоозере в декабре 1535 г. и доставлен в Москву. Там он «бил челом великому государю Ивану за свою проступъку». Получив прощение, хан снова бил челом, «чтобы ему великий государь велел быти у матери своей, у великие княгини Елены, и бити челом великой государыни». «И благочестивая царицы великая княгини Елена, — продолжает летописец, — о том посоветовала з бол яры, что пригоже и у нее быти царю [Шигалею. — М. К.], занеже еще великий государь млад, а положение царскаго скипетра державы великия Русиия все есть Богом положено на ней и врученное от Бога на сохранение и на соблюдение всего благочестия православия, на мил ост благим и на отмщение злым»[419].

Прием состоялся 9 января 1536 г. Шигалея встретили у саней бояре кн. В. В. Шуйский и кн. И. Ф. Телепнев Оболенский, дьяки Федор Мишурин и Меньшой Путятин. Они проводили его до дверей Лазаревской палаты, где сидели Иван IV с матерью. Государь с остальными боярами встретил хана в сенях и вошел с ним «к матери своей к великой княгине государыне в полату». Отвесив земной поклон «великой государыне», Шигалей произнес верноподданническую речь, помянув и былое жалование Василия III, и свою «измену», и нынешнее прощение и жалование «государей», за которое он, их «холоп» (!), готов голову свою сложить на государевой службе[420]. Ответную речь с обещанием милости и жалования говорил по приказу Елены Федор Карпов. Затем хана одарили и отпустили на его подворье.