Вдовы

В холодном морге Линда Пирелли словно приросла к полу. Длинные темные волосы обрамляли посеревшее лицо. Ей хотелось не только видеть рядом кого-нибудь из близких, но и много чего еще, однако больше всего на свете и прямо сейчас молодая женщина желала, чтобы все это оказалось дурным сном, от которого она вот-вот очнется.

– Судя по стоматологическим снимкам, это ваш муж, миссис Пирелли. Но поскольку всех зубов мы не нашли, просим вас произвести опознание, – настаивал сотрудник морга. – С одной стороны лицо не так сильно обгорело, и если вы не станете подходить ближе, то все будет в порядке. Готовы?

Прежде чем Линда успела ответить, патологоанатом откинул с трупа белую простыню.

Молодая вдова ахнула, зажала рот ладонью и застыла. Потом она почувствовала, как между ног у нее потекло что-то теплое.

– Туалет… Мне нужен туалет… – пробормотала она едва слышно.

– Это ваш муж Джозеф Пирелли? – спросила Линду сопровождающая ее сотрудница полиции.

– Да-да, это он. А теперь, прошу вас, уведите меня отсюда, – взмолилась несчастная.

Сотрудница полиции подхватила Линду под руку и осторожно повела к туалету.

У Одри, матери Ширли Миллер, закончились и силы, и терпение. Она с отвращением оглядела старое бесформенное платье, собственные голые ноги и сапоги на них. Потом Одри заметила свое отражение в кухонном окне: у крашеных оранжевых волос виднелись седые корни. «Давно следовало заняться собой, а то на человека не похожа», – думала Одри, рассматривая себя в оконном стекле. Из спальни на втором этаже доносились всхлипы – это горько плакала ее дочь.

Ширли лежала на кровати. От рыданий у нее покраснели глаза. Едва девушка утирала слезы, как начинала плакать снова, бесконечно повторяя имя мужа:

– Терри… Терри… Терри… – и прижимая к груди рамку с его фотографией.

Одри принесла дочери поднос с теплым молоком и тостами. Однако Ширли не могла взять в рот ни крошки, так что Одри съела все сама. Жуя, она поглядывала на небольшой портрет Терри в серебряной рамочке, которую Ширли не выпускала из рук.

Пристроившись на краю кровати, Одри окинула взглядом свою прелестную дочь, гордость всей ее жизни. Ширли была настоящей красавицей с пышной фигурой и белокурыми волосами, ниспадающими до плеч. К тому же природа одарила девочку самым мягким и доверчивым нравом. За всю жизнь дочь лишь однажды пошла против воли матери – когда приняла предложение Терри. «Она забудет его, – думала Одри. – Пройдет время, и она снова станет прежней Ширли». Но сейчас лучше было дать дочери выплакаться.

В два часа дня Долли собрала глаженое белье и заставила себя подняться на второй этаж собственного дома в традиционном английском стиле, который она содержала в идеальном порядке. За хозяйкой поплелся сонный Вулф. В гостиной его излюбленным местом для сна был толстый персидский ковер перед роскошным камином. Фотографии на каминной полке рассказывали историю совместной жизни Долли и Гарри: их свадьба в загсе Челси – Долли в костюме от «Шанель» с маленьким букетом белых роз; их медовый месяц в Париже, все годовщины свадьбы, Рождества, благотворительные балы. Зимой Вулф грелся у горящего камина, а летом нежился в прохладе, проникающей в дом через открытое окно. Но когда Гарри уезжал куда-нибудь по делам, Вулф всегда укладывался рядом с Долли на софе красного бархата с золотыми кистями.

Долли открыла дверь в спальню. Прикроватная лампа заливала безукоризненно прибранную комнату мягким уютным светом; затянутые гардины, покрывало и декоративные подушки, выдержанные в одной гамме, лежали на своих местах, нигде ни пылинки, ни складочки. Разложив белье, Долли сунула руку в карман фартука и закурила сотую за день сигарету. Дым наполнил легкие; сердце сдавило непереносимой тяжестью.

Женщина спустилась вниз, распахнула дверцы шкафчика из красного дерева, где была установлена стереосистема, включила проигрыватель и аккуратно опустила на пластинку иглу. Эту пластинку она проигрывала снова и снова с тех пор, как вернулась из полиции: глубокий низкий голос Кэтлин Ферриер, поющей «Life Without Death», немного утешал ее.

В гостиной, с сигаретой в руке, Долли просидела до самого вечера. Верный Вулф, свернувшись калачиком, лежал у ног своей хозяйки. Женщина не плакала – не могла, ее душа словно онемела. Мыслями Долли вернулась в то утро двумя днями ранее, когда Гарри поцеловал ее на прощание. Он сказал, что едет забирать какой-то товар и поездка займет не более двух дней. Каждая секунда без мужа тянулась для Долли вечность. Вчера вечером она готовила к его возвращению лазанью – Гарри любил, чтобы сверху была хрустящая сырная корочка. Тогда и раздался звонок в дверь.

Пока Долли вытирала кухонным полотенцем руки, Вулф, заливисто лая, уже помчался к входной двери из массива красного дерева. Хозяйка дома вошла вслед за своим питомцем в переднюю и застыла на месте. Сквозь витражные вставки в двери виднелись два темных силуэта. Снова раздался звонок.