Вдовы

Пьют все дворы. Все, кроме двора Петра Еремеевича. Хозяин он крепкий всегда был, сын выучился на художника.

Дочка — директор школы на центральной усадьбе. У других стариков тоже дети в городах живут, кто-то выбился в учителя, кто-то рабочей косточкой пробивается.

Необычней всех дети у Проньки Вертолёта и Верки Автолавки: зубные врачи. Родители — алконавты распоследние, а дочери высоко взлетели. Девочек после окончания школы в деревне у родителей уже более десяти лет никто и не увидел. Но верили на слово Верке Автолавке. В Канске кто-то в районной больнице зубы рвал, подтвердил: «Работает, зубы вставляет». В деревне ты хошь профессором в прошлом будь — всё едино. День текущий кормиться надо. Огород посадить и выкопать картошку. Без мяса тоже не жизнь. Для себя и кабанчика, и бычка ростишь. Пётр Еремеевич с женой в годах, многого им не надо, но для сына в город стараются, пока силы и возможность имеются. Не сидеть же сложа руки, как другие делают.

Пронька Вертолёт с Веркой Автолавкой тоже не сразу и не в один день превратились в выпивох. Пронька всю жизнь отработал в леспромхозе, лихие перемены встретил пенсионером. Верка дояркой вкалывала, пока всех коров на ферме не порезали. Совхоз был подсобным хозяйством леспромхоза «Таёжного». Жили богато и многодетно, с думами и планами наперёд. А вышло вон что от «перемен к лучшему»! Смерть одна народу досталась. Хорошо ещё — электричество не обрезали на столбах. В других местах и провода поснимали и продали.

Размышляя таким образом, развалисто, в мягких валенках, Пётр Еремеевич достиг двора Фимы. У ворот остановился, попинал носком валенка умятый колёсный след к воротам. Ночью кто-то был, определил.

Побоище с Зорькой белым днём смотрелось страшным сном. Скаток коровьей шкуры — с Фимой внутри — поверг Петра Еремеевича на колени. Шкура задубела на морозе, и раскатать её оказалось не так просто. Пётр Еремеевич по годам на пятилетку младше Фимы. В войну вместе подростками боронили, Васей Белоус сродником ему по материнской линии приходится. Дружили дворами всю жизнь. И какая смерть!

Будто и не жила Фима на свете белом долгий свой век вечной труженицей; будто не на Фиме и таких, как она, женщинах держалась вся Россия, когда мужиков побили на фронтах. Будто не Фима родила и отдала своего сына Антона далёкому Афганистану. Целый век жил человек и обустраивал землю своим трудом и милосердием. И такая кончина.

Пётр Еремеевич сокрушённо по-стариковски бормотал, распаковывая Фиму из этого злосчастного кокона. Умерла, задохнулась Фима в тот же час, когда бандиты завершили своё злодеяние.

«Это ж каким выродком надо быть, чтобы совершить подобное убийство немощной старухи! Кто их нарожал, этих выродков? Когда они успели такими стать?» — подобные мысли не впервой приходили Петру Еремеевичу в голову. Телевизор Дарья Митрофановна не выключает почти круглые сутки. «Всё — оттуда. Всё из Кремля московского.»

3.

Хоронили Фиму Белоусову на Шише волглым тихим днём. Шишой звалось кладбище, пологое место на холме, высокое, над деревней; и река Кан видна далеко внизу. Деревня по эту сторону холма. Широкая долина полноводной реки лесистым перевалом от деревни отделена. С кладбища взору открываются и хлебные поля, в снегах по такому времени. Видится хорошо и центральная усадьба в восьми километрах. Хорошее место для вечного отдыха. Простор и воля от всех плохих и хороших дел и мыслей. Рядом с Богом, под Его приглядом.

Сырой снег приставал к подошвам валенок. Дарья Митрофановна как бы успокаивала себя и стариков своими выводами о «вечном отдыхе». Недолго и им осталось смотреть на это вольное небо, дышать вольным воздухом тайги. Век свой они прожили худо-бедно, в глаза Богу не стыдно взглянуть.

Декабрь вольничал оттепелью в завершение Рождественского поста. Метели закружат из Саян по Кану в Сретенье, как водится. До перелома февраля покуражится ещё зима, а там до Масленицы, до Сырной недели — белый день силы наберёт. Тогда можно и считать, что год прожит.

По хозяйской деревенской привычке Дарья Митрофановна год распределяла по делам — по крестьянскому календарю. Пока же до Нового года дожили. Фиму хоронили тёплым днём, Господь на ласку людям старым не поскупился. Обмывала летней водой покойницу и обряжала в чёрное шерстяное платье, приготовленное Фимой на смерть, Дарья Митрофановна. Пётр Еремеевич открепил с дверей в горницу пригвоздоханное рейками ватное одеяло. Дом построен в своё время просто, за прихожей — горница. Чтобы экономить тепло, по просьбе Фимы, после смерти Васея Белоуса, Пётр Еремеевич и забил одеялом проход в горницу.