Вдовы носят траур

– Сразу, как только увидел фотографии. Я сам немало снимал скрытой камерой и сразу могу отличить фотографии, на которых позируют. В нашем деле приходится делать тайные снимки, и, когда вы снимаете при естественном освещении, у вас на фото всегда будут некоторые технические дефекты. Когда вы снимаете людей в движении, их черты обязательно будут чуть-чуть смазаны. Снимки, которые мы получили у Калверта, – фальшивки. Это инсценировка. Вы очень аккуратно расставили чемоданы. Взяли под руку Конни. Повернули лицо так, чтобы на него падал свет. Сказали Конни, чтобы она посмотрела на вас. А потом застыли в ожидании, чтобы получились качественные снимки. Это была одна из основных причин, по которой я не отдал вам полученные от Калверта документы. Поскольку Конни была нашим клиентом и поскольку нет никаких поводов подозревать, что она была в сговоре с фотографом, я решил, что ваши интересы не совпадают с ее интересами. А может быть, и противоположны им. В то же время я почувствовал, что вы действуете заодно с шантажистом. Можно было предположить, что ваш план состоял в том, чтобы вытрясти из Конни Алфорд десять тысяч. Правда, я не думаю, что вам настолько нужны деньги, чтобы ради такой суммы идти на подобные махинации. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Вот примерно такова в общих чертах схема событий.

– Сукин сын! – сказал Баффин.

Но теперь в его голосе не было злости. Скорее прозвучало невольное восхищение. Я молча сидел и ждал, что он скажет дальше. Наконец он сказал:

– Я сглупил?

– Вы сглупили, – согласился я с ним.

– Но вы ошибаетесь, считая, что я связан с шантажистом. По крайней мере я не связан с ним настолько, чтобы делить полученные за шантаж деньги.

– Расскажите об этом подробнее, – попросил я.

– Это было сделано, чтобы защитить Конни.

– Хороша защита! – сказал я с сарказмом.

– Нет, вы не понимаете. Утром шестого числа она была в Сан-Франциско. А необходимы были доказательства того, что в это время она оставалась в Лос-Анджелесе и провела здесь весь уик-энд. Фото, сделанные с целью шантажа, показались нам в таком деле самым лучшим доказательством. Особенно убедительно такое доказательство зазвучало бы при участии частного детектива, который бы выплатил шантажисту деньги.

Мы немного помолчали. Потом я спросил:

– Хотите что-нибудь добавить к этому?

– Нет, – отказался он.

Мы снова немного помолчали. Но он не выдержал долгого молчания:

– Если вы отдадите мне эти фотографии и позволите уничтожить их, а после этого согласитесь быть свидетелем того, что на фотографиях возле покидающей мотель машины были действительно изображены я и Конни, а также подтвердите то, что вы своими глазами видели датированную пятым числом регистрационную карточку мотеля… – Он замолчал, глядя на меня с надеждой. Потом все же добавил: – На этот раз десять тысяч получили бы лично вы…

– По-видимому, вы не совсем правильно оцениваете ситуацию, – сказал я. – Нашему агентству была поручена защита интересов Конни Алфорд. И я готов защищать ее интересы. Но я не могу брать взятки за лжесвидетельство в пользу кого бы то ни было.

Он о чем-то ненадолго задумался, потом резко вскочил на ноги:

– Лэм, никому об этом не говорите. А сейчас вам лучше уйти. Я скоро сам свяжусь с вами. – И вдруг добавил: – Дело получает неожиданный оборот.

Он проводил меня до двери. Когда мы вышли из его кабинета, в гостиной появилась и тут же двинулась в холл какая-то женщина. Она начала подниматься по лестнице. Но вдруг увидела нас и остановилась. Потом с подчеркнутой теплотой поздоровалась со мной. Она была много моложе Баффина. И была абсолютной блондинкой. Из тех женщин, что много внимания уделяют прическе, косметике, одежде, даже манере двигаться. Все, что она делала, было спланировано и тщательно обдумано.

– О, доброе утро, дорогая, – сказал ей Баффин.

– Привет, дорогой!

Она продолжала стоять, глядя на меня, как бы ожидая, когда ей меня представят.

– Я сейчас зайду к тебе, – вместо этого сказал ей Баффин.

Он вытолкнул меня из дома и торопливо захлопнул за нами дверь.

Рядом с моей машиной стоял большой «Кадиллак». На всякий случай я посмотрел на номер – HGS 609. Очевидно, жена Баффина только что откуда-то приехала. Я готов был поспорить на пятьдесят долларов против цента, что она ездила в агентство, в котором я нанял свой автомобиль. Там она по регистрационной карточке узнала, кто я такой, и на всякий случай записала все это для будущего. Она, несомненно, была женщиной такого сорта.

Баффин тоже смотрел на «Кадиллак». В его глазах появилось выражение беспомощности. Мне показалось, что я легко читаю мысли, которые в этот момент приходили ему в голову.

– Вам не следовало приезжать сюда, Лэм, – сказал он, конвоируя меня к машине.

– Вам не следовало играть со мной втемную, Баффин, – сказал я ему в тон.

Он не уходил и не спускал с меня глаз до тех пор, пока я не захлопнул дверцу машины, не запустил мотор и не выехал на улицу.

Из первой попавшейся на пути телефонной будки я позвонил Элси.