Вдребезги

– Постой тут, – Майкл отстранил от себя Сару. – Мне там чё-то сказать хотят. Про тебя небось, – он улыбнулся.

– Не на кастинг!.. – раздражённо бросил кто-то в спину.

В комнате комиссии было душно от двух переносных прожекторов с отражателями. По центру стоял стул, перед ним – камера на штативе.

– Привет, – сказал Майкл, останавливаясь за спинкой стула. – Я с Сарой, – он ткнул пальцем за спину.

– Дженни, смотри, какой интересный типаж, – щетинистый парень повернулся к соседке, светловолосой девушке в чёрной футболке. – Явно же харизматик.

Дженни подняла брови:

– Допустим…

– Герой-любовник и неврастеник? – задумчиво спросил мужчина с бабочкой сам у себя и пристально оглядел Майкла. – Любопытно… Редкое амплуа.

– Как вас зовут? – спросил молодой человек, перестав шептаться с соседкой.

– Майкл, – ответил тот.

– Майкл, расскажите немного о себе, – улыбнулась Дженни.

– Мне двадцать один. Я из Хакни. А что?

– Майкл из Хакни – и всё? – Седая дама в очках слегка поморщилась, будто у неё внезапно заболела голова, и постучала карандашом по столу.

– А вам зачем? – спросил он.

– Майкл, как ваша фамилия? – парень хмурился, листая бумаги в папке перед собой. – Я не могу найти вашу анкету.

– Так её там и нет, – Майкл пожал плечами.

– Как это – нет? – удивилась Дженни.

– Я ж сказал, я с Сарой. С подругой. Это она к вам хочет.

– А вы не хотите? – цепко спросил парень.

Майкл криво усмехнулся:

– А вы чё, предлагаете?..

– У вас есть актёрское образование? – вздохнула седая дама в очках.

– Школа считается? – спросил Майкл.

– Гилдхоллская школа музыки и театра? – оживилась Дженни. – Или Королевская школа драмы?..

– Не, – Майкл усмехнулся веселее. – Начальная школа при церкви Святого Иоанна Иерусалимского. Занимался два месяца в театральном кружке, пока не выгнали. А ещё три месяца драмы и танцев от колледжа Кенсингтона и Челси.

– Не слышал о таком колледже, – нахмурился парень, – а почему только три месяца?.. Что-то не сложилось?..

– Ага, – Майкл улыбнулся.

Вот ведь судьба, какая ты сука. По краешку чужой жизни пройтись, в толпе посидеть, среди тех, кто пришёл пробиваться к звёздам, – нет, этого ведь мало, блядь. Надо ещё, чтоб вот эти внушительные ребята из комиссии кастинга решили на тебя посмотреть. Пусть смотрят, не жалко. Тока пойми уже наконец – не выберут тебя в этот мир никогда в жизни. Потому что у них даже анкеты твоей нет, во как. Кудряшка бы сказал – символично.

– Не сложилось, – сказал Майкл, улыбаясь во весь рот. В груди что-то дрожало. – Я под арестом тока три месяца был. А потом отпустили. Вот и не доучился.

– А ты прав… – пробормотала Дженни, обращаясь явно не к Майклу. – В нём что-то есть…

– Я тебе говорил!.. – Парень хлопнул ладонью по столу. – Я же сразу сказал!..

– Мы зря тратим время, – громко сказала седая дама. – Это бессмысленно, его даже нет в списке.

– Бессмысленно и нелепо, – поддержал её другой пожилой мужчина, без бабочки. – Он совершенно посторонний человек.

– Я вижу актёра, стоит ему войти в дверь, – со значением сказал четвёртый мужчина, темнокожий и полноватый, с короткими усами. – Это – не актёр.

– Нет, я уверен, надо попробовать, – настойчиво сказал молодой парень со щетиной. – Посмотрите, какая мимика! И пластика! Это всего пять минут!

– Нас там ждёт пятьдесят человек, – дама кивнула на закрытые двери.

– Майкл, вы могли бы нам что-нибудь рассказать? – спросила светловолосая Дженни. – Какую-нибудь короткую историю?

– Ну… я стишок знаю. – Майкл переступил с ноги на ногу и взялся за спинку стула.

– Стишок… – сказала седая дама в очках, облокотившись на стол, и приставила палец к виску. – Стишок, – внятно повторила она, вытянув губы, будто слово было каким-то неприличным и она хотела, чтобы оно поскорее оторвалось от них и растворилось в воздухе.

– Из книжки, – пояснил Майкл.

– Можете рассказать? – Щетинистый парень подался вперёд.

Майкл пожал плечами и начал с ходу.

– Трудами изнурён, хочу уснуть. Блаженный отдых обрести в постели.

Горло сжалось – он кашлянул, уставился за окно. Продолжил хрипловато:

– Но только лягу, вновь пускаюсь в путь – в своих мечтах – к одной и той же цели.

Следующий вдох дался с трудом. Думаю о тебе, аж спать не могу. И ни о чём другом, кроме тебя, больше не думается. Засыпая – думаю, спишь ли ты. Просыпаясь – думаю, как ты просыпаешься.

– Мои мечты и чувства в сотый раз идут к тебе дорогой пилигрима, – сказал Майкл.

Сотый. А потом будет двухсотый. Трёхсотый. Тысячный. Пять лет – это тысяча восемьсот дней. Тысяча восемьсот пилигримов собрались дойти до Парижа. Один наебнулся на гонках, и их осталось тысяча семьсот девяносто девять. Тысяча семьсот девяносто девять пилигримов собрались дойти до Парижа… Нескладный какой-то стишок, у Шекспира лучше.

– И, не смыкая утомлённых глаз, – сказал Майкл, – я вижу тьму, что и слепому зрима. Усердным взором сердца и ума во тьме тебя ищу, лишённый зренья…

Чтобы нижняя губа не дрожала, пришлось её прикусить.

– И кажется великолепной тьма, когда в неё ты входишь светлой тенью…