Вдребезги

Шествие добралось до финальной точки в центре города. Урна горела, огромные клубы дыма вместе с просьбами и молитвами за умерших вились в воздухе. Мне пришлось приходить в себя среди кромешного ада, среди людей, рыдающих об ушедших, мой взгляд расплывался от слез, тьма поднималась в душе. Теперь меня окружали лица с черепами – казалось, что они шепчут и щелкают зубами. Пока я бежала, я врезалась в детские головы. Женщина в черном плакала на земле, краска на ее лице размазалась. Я думала о Луизе, в то время как люди толкали меня, показывая язык. Луиза ушла за пределы Вселенной, Эллис ушла слишком глубоко. Образ Луизы возник передо мной: сияние огня, рыже-золотистые волосы, охваченные пламенем. Песнопения наводнили меня, барабаны и волынки превратились в океан в моих ушах. На углу гостиницы «Конгресс» я увидела Эллис, танцующую под музыку «Смитс». Я остановилась, хотя меня толкали и швыряли во все стороны. Я попыталась отвернуться, но она опять здесь… Эллис наклонилась над своей швейной машинкой, высунув кончик языка. Поздняя ночь, Эллис шепотом рассказывала мне на ухо в своей кровати, что один парень делал с ней и что она чувствовала. Эллис проколола мои уши простерилизованной булавкой и протянула мне вино, чтобы облегчить боль. В первый раз мы попробовали ЛСД вместе на вечеринке и провели несколько часов, пялясь друг на друга, смеялись и наблюдали, как наши лица видоизменяются и кружатся в разных цветах. Я слушала, как Эллис занимается сексом с парнем в гараже, и нюхала масло и растворитель для краски, и мне было интересно, как долго это может длиться. Меня исключили из школы, а Эллис осталась, я покинула ее. Парень-волк и потом ее родители заставляли ее прекратить со мной общаться. Эллис нравилось слоняться, она любила нарушать правила, но ей также нравилось возвращаться домой, в свою пуховую постель, к картофельным чипсам и мороженому, к матери, которая все равно любила проводить пальцами по ее волосам и думала, что ее частые окрашивания волос были выражением вольного духа. Я пробиралась сквозь группу скелетов, крутилась – я потерялась. Эллис плакала, когда ее отец, Джерри, выгонял меня, мне было некуда идти, тогда я жила у них несколько недель. Таблетки на полу не были моими, они принадлежали парню, но Эллис промолчала. Сообщение Эллис после того, как он порвал с ней: «Невыносимо. Очнь бльно». Да, все это неправильно… Эллис и Луиза, Райли и Блю, Эван и мой отец, мертвый и утонувший в длинной реке, придавленный грустью. Я грущу из-за него или грущу потому, что я его дочь? Дыры. Червоточины из людей. Я покрутила головой, окидывая толпу взглядом, ища проход сквозь все эти человеческие дыры, сквозь тысячи лиц, вопрошающих духов о лучшем месте, перебирая души умерших. У них черные головы с дырками для глаз, дырками для рта, энергичные зияющие пасти смерти. В моей голове слишком много людей. Я расцарапала свое тело, чтобы вырвать их и вытащить тьму, растущую внутри меня…

Я бежала ослепленная, а призраки заглатывали меня.

Темно. В моей комнате темно. Везде тьма. Я состою из тьмы.

Я выбралась из Дня поминовения, и это походило на те дни, старые времена, когда я пряталась и съеживалась на улице, и находила какой-то переулок, мусорный бак, и забивалась между ним и кирпичной стеной какого-нибудь здания, а вокруг меня была тьма.

И сейчас я вернулась, опустошенная, а моя комната разгромлена. Зеленая спортивная сумка, кошелек Блю, ее одежда – все порвано и порезано, растоптано и изрублено на куски. Полупустая бутылка виски качалась на карточном столе. Губная помада размазана по всей стене с моими рисунками, на лицах кровавые порезы. И написано: «С любовью, Вэнди!»

Они приходили сюда вместе после того, как Райли выгнал меня? Они пришли сюда вместе, чтобы испортить мои вещи, смеялись и были под кайфом? Для них это еще один способ, чтобы оторваться?

Набивка торчала из мягкого кресла, нож невинно лежал на подушке.

Я содрала с себя новую одежду и стояла голая посреди комнаты.

Ты никогда не станешь лучше.

Я сделала четыре глотка виски. Тысячи пчел жужжали в моих ушах. Крошечные работники внутри меня точили когти, сжимая их. Они пели. Я отпила еще немного, встала на колени, опершись руками о пол, и поползла к чемодану Луизы на кухню. Я свалила ящик из-под молока, в котором стояла моя посуда, и она с грохотом упала и разбилась об пол – тысячи белых звезд, тысячи частиц соли. Я тянула чемодан, туго засунутый под ванну, пока он не поддался.

Негромкий звук, плач вырвался из моего рта. Мой альбом исчез. Фотографии и старые рисунки изрезаны. И моя аптечка, моя аптечка растоптана, помята и опустошена, марля размотана по всему чемодану, стекло разбито вдребезги на мелкие кусочки…

Зачем я слушала Каспер, Майки? Что я в конце концов пыталась сделать? Я думала, что все изменится? Я приказывала себе успокоиться. Дышать. Дать всему пройти. Какая куча дерьма…