Вдребезги

– Пойдем, – сказала я. Мы покинули кулисы и пробрались через прихлебателей, техническую группу, оставляя Райли Уэста позади.

Мы пошли домой длинной дорогой.

В самолете я изо всех сил старалась не расплакаться и не впиваться пальцами в ноги, хотя моя кровь кипела. Молодая женщина рядом со мной сражалась с ремнем безопасности.

– Ох, – произнесла девушка. – Все будет хорошо. В первый раз? Жвачка. Вам нужна жвачка. Я укрепляю себя «Ксанаксом». Хотите жвачку?

Она порылась в огромной кожаной сумке шоколадного цвета.

Я покачала головой, когда она предложила мне прямоугольную жвачку. Она скинула сандалии и покрутила пальцами ног, собрала волосы резинкой и вздохнула.

– Разговоры помогают. Освобождают голову от мыслей. Куда вы направляетесь?

– Нью-Йорк. – Каспер советовала разговаривать, поэтому я разговариваю. – Я никогда там не бывала раньше.

– О, вам понравится! Очень крутой город. Чем вы собираетесь заниматься там?

Я сглотнула слюну. У нее открытое, веснушчатое лицо, полное надежд.

– Я буду работать у одного художника. В качестве его ассистентки. Я сама тоже художница.

Последняя часть, произнесенная вслух, прозвучала не так уж и плохо.

Ее глаза расширились.

– Правда? Здорово. Я на несколько дней уезжала навестить своего отца. – Она сделала движение горлом, как будто задыхаясь. – Ох. Родители. Они такие старомодные, правда?

У нее тонкие пальцы с разноцветными кольцами. На ней тонкое облегающее платье, и лямки сползали с ее плеч кремового цвета. Провода наушников-капелек обвивали ее шею, и на коленях у нее блестящий телефон, который жужжал, звенел и сверкал. Ее хорошо кормят. Ее очень любят. Она может сказать, что ее родители старомодные, потому что они не такие. Куда бы она ни уезжала, она всегда может вернуться к ним.

Может, в Нью-Йорке я куплю открытку для матери. Может, я сумею что-нибудь написать на ней, что-то короткое. Может, куплю марку. Может, я даже отправлю письмо Каспер, только на этот раз я назову ее по имени – Бетани. Посмотрим.

У меня больше нет моей аптечки. В первый раз за долгое время я вступаю в этот мир неподготовленной.

Упитанный парень через проход наклонился к девушке, показывая свой телефон.

– Посмотри, Шелли. Послушай их, это хиты.

Она засмеялась, наклоняя экран ко мне.

– Вчера вечером мы ходили на этот классный концерт. Только посмотри на это, подруга.

И вот он на Ютюб в окружении Тайгера Дина и всех музыкальных групп Тусона сильно бьет по струнам своей гитары, с этой ухмылкой на лице, завывает слова песни «Ты все, что мне надо».

– О боже, он такой сексуальный, – сказала Шелли с придыханием. – Это была самая замечательная песня. – Она повернулась к упитанному парню. – Ник, как называлась та другая песня, очень грустная? Я в итоге расплакалась, ты нет?

Ник прекратил играть со своим ноутбуком.

– «Ты была грустной» или как-то так, – ответил он. Слова песни быстро пронеслись в моей голове, как прошлой ночью, пока мы с Блю шли домой: «Мы заблудились посреди урагана / Перед нами сгущались облака, / Ты выплакивала мне / Всю боль своего сердца, / Я старался подарить тебе, / Грустная девушка, / Всю любовь, что осталась во мне, / Но настал решающий момент, / И я такой же пустой, как другие».

Я сжала руки в замок, чтобы они не тряслись. По громкой связи прозвучало обращение. Шелли и Ник выключили телефоны и компьютеры и убрали их.

На глаза наворачивались слезы, пока самолет ехал по взлетно-посадочной полосе, все быстрее и быстрее. Я нащупала свой рюкзак, натянув ремень безопасности.

Дрожащими руками я достала два листа бумаги. Один из них – записка от Райли, которую он всунул мне в руку на концерте. Я медленно ее развернула.

«Шарлотта – я действительно помню, и помнил. На самом деле. Береги себя.

Он подписался своим именем.

Ирвин Дэвид Бакстер».

Я смеялась и плакала одновременно. Самолет накренился назад, моя голова прижалась к сиденью. Мы сидели далеко в конце самолета, и звук оглушал; нашу часть самолета трясло и кидало. Головы повернуты в мою сторону. Мне наплевать.

Мне не жаль, не жаль, не жаль, не жаль, не жаль.

Шелли посмотрела на записку, потом обратно на мое лицо. Она сложила бумагу и вложила ее мне в ладонь, взяла мою вторую руку двумя своими. Она держала руку очень крепко. На мгновение я почувствовала, как Шелли глубоко вздохнула и легонько погладила пальцем мою голую руку.

– Моя подруга в старших классах делала то же самое, – прошептала она. Она заговорщицки опустила голову. – Просто дыши, – шептала она. – Будет страшно всего какой-то момент.

Потом мы поднимемся в воздух и все будет хорошо. Поднявшись в небо, мы уже там, и мы уже ничего не можем изменить, понимаешь? Тебе придется уступить. Самое трудное – это попасть туда.

Я думала о Луизе и ее тетрадях, ее коже, ее рассказах, моей коже, Блю, Эллис, обо всех нас. Воспоминания и истории наслаивались друг на друга внутри меня. Шелли все еще шептала, ее слова тихо проникали мне в ухо. В другой руке у меня еще одна записка – та, что Майки дал мне на концерте, в ней написано:

«Элеанор Вандерхаар, 209 Ридж Крик-драйв, Аметист Хаус, Сэндпойнт, Айдахо».