Вдруг охотник выбегает

– Только как это у вас, товарищ почтработник, бандероль без обратного адреса ушла? Насколько я понимаю, принимать бандероль без адреса отправителя вы не должны.

– Что? – И заорала пронзительно: – Степан Федорыч! Степан Федорыч, пойди сюда на минутку!

Мужчина в нарукавниках подошел.

– Вот, товарищ из милиции располагает инсинуациями.

И сделала приглашающий жест: мол, полюбуйтесь.

– Какими инсинуациями? – поправил он очки, словно повнимательнее приглядываясь к Нефедову.

– А такими, что бандероль без обратного адреса отправлена. Это что же, товарищи, а если бы там был динамит? Или яд?

– Как без обратного? – нахмурился Степан Федорович. – Быть такого не может.

Он отвернулся в сторону, на мешки. Словно избыток зрительных впечатлений отвлекал его мысленный взор.

– Значит, подает бандероль. Я указываю: впишите адрес. Говорит, мол, на листочке у нее адрес. А очки дома. Разрешите просто листочек подклеить. Разрешаю. Подклеиваю. Кладу сургуч. Опечатываю. Принимаю оплату по весу отправления. И тут: ой, номер дома ошибочный, разрешите исправить. Разрешаю.

Нефедов словно сам видел то, что сейчас в памяти своей видел Степан Федорович. Вот он подает конверт вверх, к окошку. Вот он ждет. Вот принимает обратно. Бросает, не глядя, в мешок с корреспонденцией.

Пока он ждал, листок с адресом был попросту оторван.

– А вы не обратили внимания: что было на листке? Может, название улицы?

Степан Федорович пожал плечами.

– Извините. Кто ж знал, что такие прохиндейки водятся.

– Прохиндейки? Это была женщина?

– Ну да, – оживилась Панкратова. – А на вид еще такая интеллигентная. И не скажешь! Вот что за народ пошел!

– А какой такой вид? Описать ее можете?

– Ой, нет, какой я писатель. Женщина как женщина. Да, с виду приличная, это верно.

– Молодая, старая? Седая? Блондинка? Рыжая? Толстая? Высокая? Худая? Маленькая?

Степан Федорович крепко задумался.

– В шляпке.

А у Панкратовой загорелись глаза. А потом и все лицо, густо обсыпанное пудрой.

– Молодящаяся, – ехидно объявила она с расстановкой.

6

Одно сейчас было совершенно ясно и не терпело отлагательств: к убийству на Елагином острове инженер Фирсов никакого отношения не имел.

– Вот не просто сомнительная связь. А несомненно, никакой связи.

Коптельцев вдруг встал. Тихо, удивительно тихо для своего тучного тела скользнул к двери. Рывком ее распахнул. Убедился: в коридоре никого. Закрыл ее и, подумав, запер. Зайцев молча наблюдал за этим балетом. Коптельцев не спеша вдвинул зад в кресло. Сцепил руки перед собой, как обычно: глядя на собственные большие пальцы так, словно только что их обнаружил.

– Ну, допустим, – наконец сказал Коптельцев.

– Я тебя прошу. Не хочешь – не вмешивайся. И ребят не вмешивай сюда. Просто дай мне время. Я один несу ответственность.

Коптельцев сунул в рот папиросу, чуть выгнулся в кресле дугой, чтобы нашарить в кармане брюк зажигалку. Щелкнул, пыхнул. Затянулся. «Тянет время. Думает», – понимал Зайцев. Коптельцев выпустил через нос два клыка дыма. И через секунду на Зайцева уставилось дуло.

– Поздно, – сказал Коптельцев. – Поезд ушел.

В жирном кулаке Коптельцева пистолет казался меньше. Зайцев на долю секунды примерз к спинке стула. Еще есть полмгновения, чтобы отпрыгнуть.

Но Коптельцев положил пистолет плашмя и через стол пульнул Зайцеву.

Зайцев рефлекторно схватил.

– Читай, – приказал Коптельцев.

Зайцев повертел пистолет в руках. Увесистая немецкая вещица. С именной гравировкой в несколько строк. То есть не просто пистолет теперь, а наградное оружие.

Зайцев вернул пистолет рукоятью вперед.

– Прочел?

– Прочел.

– Молодец.

Зайцев молчал.

– А знаешь что? – Коптельцев за облаком дыма прищурил глаза. – Вижу, ты как-то тяжело сейчас все воспринимаешь. Переутомление налицо. Давай-ка я тебе дам выходной. Отгул. Отдохни. Заработал. Три дня, скажем. Как тебе?

Он стряхнул пепел.

– Нравится тебе такой расклад?

Зайцев встал. Пошел к двери. Взялся за ручку.

– Не нравится, – сказал он. И вышел.

– Ты куда? – тотчас поднял в вестибюле голову дежурный.

– А у меня отгул на три дня. Начальство отпустило, – бросил Зайцев.

– Везуха, – протянул дежурный.

На Невском Зайцев остановил извозчика. Быстро сторговался. Запрыгнул в старую, явно видавшую виды коляску. Зайцев равнодушно плавал глазами по ветхой оснастке; ему пришло в голову, что колымага – старше его самого.

– Отец, шарабан-то твой не развалится на полдороге?

– Ты скорей развалишься, – отозвался возница.

– Суровый ты больно.

– Не нравится – вылезай.

– Ты злой-то чего такой?

Извозчик принялся ругать фининспекторов и новый налог, грозивший навсегда прихлопнуть его предприятие. Его и десятки тысяч ему подобных.

– Ты вроде как нэпман, папаша. А с нэпманами сейчас знаешь как, – объяснил Зайцев. – На советские рельсы переходить пора.

– Я нэпман? Я?

– Не я придумал. Я тебе просто излагаю политическую ситуацию в стране.

– Ты откуда грамотный-то такой?

Зайцеву требовалось проветрить мысли. Болтливый старик отвлекал его.

– Из уголовного розыска.

До самого Елагина парка они доехали в полном молчании.

– Погоди, отец, не притормаживай карету свою.

– Чего?

– Проезжай кругом, говорю.