Вдруг выпал снег. Год любви

— Третий вечер подряд Маринка опаздывает к ужину, — раздраженно, хотя и негромко сказала Майя. — Это мне надоело.

— Скорее всего у нее срочная работа, — спокойно ответил Любомир.

— Кроме пилы, рубанка и детективов, ты больше ничем не интересуешься, — досадливо морщась и делаясь некрасивой, объявила жена.

— Вот и неправда. — Кинув взгляд на стол, Любомир облизал губы. — Еще я интересуюсь картошкой, грибами, телевизором… И самое главное — тобой.

— В это я вообще не верю, — убежденно сказала Майя и повернулась к окну. Она стала смотреть в него, будто там что-то было видно. Но за окном была чернота. Даже огни гарнизона прятались по другую сторону дома. Окно их комнаты выходило в глухой лес, и лес гудел под ветром. Был случай — медведь заглядывал в окно. Но медведя видела только Майя. А Любомир не видел. И считал, что это ей просто почудилось спросонья.

— Если бы не ты, — решив положить конец спору, произнес Любомир, — я бы ни за какие коврижки не остался в этой дыре.

Но именно в последних словах он допустил грубую тактическую ошибку, потому что в меркантильном вопросе о «коврижках» Майя имела свои собственные убеждения. И считала, что, хотя Любомир и вольнонаемный, однако о «коврижках» должен был позаботиться особо. Во всяком случае, они обязаны были выразиться в отдельной квартире, с отдельным входом и участком, как у приличных людей, потому что Любомир был и плотником и столяром — высоким мастером своего дела. И уже успел настроить здесь черт знает сколько квартир, а сам перебивался в четырнадцатиметровой комнате, с тремя соседями на кухне и с родной сестрой, спавшей на раскладушке, упирающейся в телевизор. Майя где-то слышала, что телевизоры иногда взрываются, и была убеждена, что рано или поздно такое случится и у них.

— Это верно, подобных дураков мало, — не поворачиваясь, отрезала Майя, — пусть бы твой осел Ерофеенко, который уговаривал тебя, как сваха, или сам Матвеев, которому слово только одно стоит сказать, и мы получили бы квартиру в новом доме… Пусть бы они сами взяли рубанки да топоры и до кровавых мозолей повкалывали…

— Откуда у тебя столько злости? — удивился Любомир. — Такая маленькая, худенькая… Второй год разродиться не можешь, а злюка…

— Не волнуйся… Твоя Маринка быстро разродится.

— От чего? — не понял Любомир, настолько резко и неожиданно переменила Майя тему разговора.

— От святого духа. — Майя повернулась от окна, лицо у нее было веселым. — Как дева Мария. Представляешь, сенсация. Непорочное зачатие в солдатском гарнизоне! Дева! Мария-вторая!

Любомир шумно вздохнул. Сказал:

— Была бы ты парнем, врезал бы тебе в ухо.

— Была бы я парнем, какого лешего занесло бы меня в твою комнату? Может быть, лишь для того, чтобы найти общий язык с Маринкой… Не дуйся. Глаза раскрой… Весь гарнизон знает, что она с Прокопычем спит…

— Ты думаешь? — усомнился Любомир и нехотя поднялся с кресла.

— Я знаю, — заверила Майя. И юркнула в кресло, словно кошка.

— Откуда ты знаешь?

— Это же гарнизон. Здесь ничего не скроешь.

Любомир заложил руки за спину и долго молча ходил по комнате. Потом сказал:

— Прокопыч старше ее.

— Ха-ха! — демонстративно засмеялась Майя. — Ей тоже двадцать пятый год. Несовершеннолетняя отыскалась.

— Может, не стоило мне сюда Маринку и приглашать? — в раздумье произнес Любомир.

— Глупый вопрос. Уж санитаркой она где хочешь устроилась бы… Нам и самим отсюда бежать надо. Бежать, пока молодые…

Любомир ничего не ответил. Он подошел к окну, к тому самому месту, где еще несколько минут назад стояла Майя. Увидел себя в темном стекле. И показалось ему, что он старый, очень старый… И что живет здесь не третий год, а по крайней мере тринадцатый.

Но ведь это было совсем не так…

Опрокинутое небо лежало на зеленых камнях. Камни, оплетенные водорослями, были округлые, обточенные водой. Река шумела мелкая, быстрая. Солнечные блики вспыхивали, точно перемигивались друг с другом. И небо купалось в бликах, вздрагивая, кружась… Низкорослые кустарники стояли голые, опавшие листья прикрывали землю мягким коричневым ковром, пахнущим осенней прелью. Недолго, очень недолго гостит лето в этих краях. Скоро спрячется солнце, и снега-метели станут водить хороводы долгой карельской ночью…

Любомир положил руку на перила. Когда он пришел в армию, перил этих не было. И моста не было тоже… Машины шли бродом, вода крыльями била из-под колес. А старшина Ерофеенко сказал, что вот по этой хилой речушке семга — дорогая рыба — к месту нереста пробирается супротив течения. Так и сказал старшина: супротив…

И никто из молодых солдат, сидящих тогда со старшиной в машине, не знал, не ведал, что первый мост через эту шумливую речку будет построен их руками.

Вода была холодная, а течение еще быстрее, чем казалось со стороны. И ноги скользили по камням, словно под сапогами таяли льдышки. Тут не до смеха бывало, если кто искупался. Быстрее растирайся полотенцем да меняй одежду!