— Тогда давайте будем считать, что мы знакомы уже давно, — Жанна шла к нему через комнату так плавно, будто скользила.
— Давайте считать… Все равно у меня такое впечатление, что я знаю вас целую вечность, — совершенно искренне признался Игорь.
Оттепель наступила внезапно. Ночью с субботы на воскресенье полил дождь, и была гроза — большая редкость для этого времени года. Гром грохотал от края до края. В окнах дрожали стекла. Голубое пламя на долгие секунды охватывало лес, поднимаясь острыми иглами к самому небу. По дороге, ведущей к станции, ветер гнал потоки дождя.
Утро порадовало солнцем. Снега словно и не бывало. Лес стоял чистый и умытый, похожий на осенний. Весело желтел песок, а в овраге у озера, точно бусы, краснели плоды боярышника. Вода в озере еще не успокоилась, синяя и золотистая, волны плескались о берег маленькие, едва-едва заметные.
Софья Романовна и Петр Петрович Матвеев медленно шли берегом. Молчали… Когда-то совместные прогулки по воскресным дням были для них традиционными и чуть ли не священными. Вспоминали и разговаривали о самом дорогом, заветном. И куда-то исчезал груз прожитых лет. И Петру Петровичу становилось хорошо, как в детстве. И мать чувствовала себя молодой. Молодой и счастливой. И все еще было впереди…
Жаль, но за последние два-три года эта семейная традиция была утрачена. Начала страдать радикулитом Софья Романовна, частенько неотложные дела выпадали на воскресенье у Петра Петровича. А может, просто что-то надломилось у Матвеева в душе, и потребности подобного общения с матерью больше не возникало. Трудно сказать. Он не пытался, не хотел разбираться в этом. Даже вздрогнул, когда сегодня утром Софья Романовна предложила «тряхнуть стариной» и совершить недальнюю прогулку вдоль озера.
Ветра не чувствовалось. Пахло песком и сосновой смолою.
— Ты мне не нравишься, — сказала мать сыну.
— Давно? — спросил он, конечно же, предвидя ответ.
— Последнее время. — Она вздохнула совсем не молодо.
Он понимающе кивнул:
— Последнее время мне не очень-то весело.
— Почему?
— Я бы хотел начать жизнь сначала. Я хотел бы стать врачом. И оставаться им до самой смерти.
Она иронически посмотрела на сына. Сказала:
— Милый мальчик, значит, именно это твое желание и послужило причиной романа с молодой врачихой?
— Я не об этом, мама. Ты совершенно меня не поняла. Я хочу сказать, что в мире нет более иллюзорной а более неблагодарной профессии, чем профессия начальника. Сегодня все, завтра ничто.
— Вот как? — Если она и удивилась, то скрыла это.
— Я хотел бы иметь в жизни конкретную специальность. Такую, чтобы никто не мог ее у меня отнять. Сколько бы лет мне ни исполнилось: пятьдесят, шестьдесят, семьдесят…
— Об этом надо было думать раньше, — ответила мать сдержанно.
— Мне нечего возразить.
— И очень хорошо… Потому что, как известно, каждая медаль имеет две стороны. Я не стану утверждать, будто ты не прав, будто слова твои чистое нытье и глупость. Да, все верно… Человек имеет право на конкретную специальность. И это его личное счастье, если он ее имеет. Но разве твоя работа, твоя деятельность не приносила пользы обществу, людям? Разве она была бессмысленной?
— Мне обидно, — глухо признался он.
— Обида не лучший советчик для решений и выводов.
— Все равно. Я не могу представить себя завтра не у дел.
— Дел всякому на век хватит. — Софья Романовна зябко повела плечами, поправила шарф.
— Не греет меня перспектива, отмахав полвека, стать начальником военизированной охраны «Заготзерна». Иметь в своем распоряжении пять теток и двух дедов.
— А перспектива стать мужем молодой женщины, которая на двадцать четыре года моложе тебя, — это греет?
— Это разные вопросы.
— Но касаются они одного человека. Тебя.
Качнулась ветвь ели. Хохлатая синица, махнув крыльями, перечеркнула берег и полетела над водой низко, будто намереваясь нырнуть в озеро. Матвеев долго следил за ее полетом. Потом остановился, повернул голову к матери, сказал:
— Разве тебе уже известно о Жанне?.. Что ты имеешь против нее?
— Естественно, ничего, — ответила Софья Романовна, заглянув в глаза сыну.
— Тогда вопрос исчерпан, — сухо заключил он.
— Не совсем. — Софья Романовна продолжила путь. Он пошел следом за ней. — Какие у меня могут быть претензии к женщине, если я ее никогда не видела?
— Увидишь. Я полагаю, что имею право на личную жизнь.
— Безусловно. Но возраст… Тебе нужна женщина лет сорока, минимум тридцати пяти…
— Возраст — понятие относительное. Давай, мама, поговорим лучше о погоде…
Заметка из окружной газеты: