Потом мы сидели в кино. Сеанс начался титрами: «Этот фильм взят в качестве трофея при разгроме немецко-фашистских войск». А потом шла трогательная история из английской жизни о молодой девушке и молодом парне, который ушел воевать в первую мировую войну, а девушка стала профессиональной проституткой. Все кончилось очень печально. Девушка покончила с собой, бросившись с моста, который назывался Ватерлоо.
Когда проходили мимо «метро», Надя Шакун сказала:
— Я здесь ни разу не была. Здесь, наверное, очень интересно.
Интересно? Кому как! Интересы-то бывают разные.
Официантка принесла водку в графине. Сколько? Попробуй угадай. Была ли это просто водка или водка с водой, понять на вкус не представлялось возможным. Во всяком случае, никогда прежде я не пил такой гадости. Шашлык оказался недожаренным…
Однако за столик к нам больше никто не подсел. Мы были вдвоем, могли говорить, смотреть и слушать.
Взлохмаченный мужчина, не старый, в гимнастерке, но без погон, играл на трофейном аккордеоне сочного вишневого цвета и совсем неплохо, с подчеркнутой грустью пел:
Сидевшие за соседними столиками мужчины — женщин было только две, загорелые, средние по возрасту, — дружно и громко подхватывали припев:
Потом одна женщина встала и пошла между столиками, как бы приплясывая. Но песня была в ритме танго, и танцевать все это надо было не как «цыганочку».
Надя сказала:
— Словно пиаффе делает.
— Что, что? — не понял я.
— Есть такой цирковой термин. Движение лошади в школе верховой езды.
— Вы учились в цирковом училище, — завистливо вспомнил я.
— Училась, — ответила она со вздохом. Перестала смотреть на женщину, танцующую между столами. Посмотрела на меня. Глаза у нее были печальными.
— И что же вы умеете?
— А что умеете вы? — прищурилась она. Наверное, хотела скрыть улыбку, заранее угадывая мой ответ.
— Пожалуй, ничего, — сознался я.
— Я немного больше. — Она сделала глубокую затяжку, резко выпустила дым. — Вначале я увлекалась акробатикой, но суплес мой все-таки оставлял желать лучшего…
Я тряхнул головой:
— Не понимаю.
— О, да! — Она сделала паузу, возможно раздумывая, как доходчивее объяснить мне значение непонятного слова. — Суплес — это гибкость тела, одно из непременных условий для занятия акробатикой… Потом я увлекалась воздушной гимнастикой. Подготовила номер на корд де парель. Это такой вертикальный канат, туго натянутый. Красиво смотрится.
Аккордеонист теперь играл не танго. Из-за стола поднялись еще двое мужчин: один высокий и худой, с лошадиным лицом, в двубортном пиджаке черного цвета, застегнутом на все пуговицы; другой широкоплечий, тоже высокий, но в плаще нараспашку, длинном и сером, в мятой кепке козырьком назад. Они стали притопывать в такт новой музыке, а их друзья хлопать в ладоши и напевать:
— У меня открывались хорошие перспективы. Я работала сезон в цирке на Цветном бульваре. Для дебютантки это больше чем успех. Это просто счастье. Но потом у меня вышел разлад с мужем. Я стала страдать бессонницей и однажды на тренировке, буквально, как говорят, на пустом месте, упала и повредила позвоночник… Четыре месяца тоски в клинике. И приговор врачей — жить можно, рожать можно, танцевать можно. Заниматься воздушной гимнастикой — нельзя.
— Что же вы теперь собираетесь делать?
— Разводиться с мужем.
— Ваш муж был цирковым артистом?
— Да. Он был велофигурист. Попал в группу новеньких. Им ассистировала одна девица, знаменитая тем, что никому из новеньких не отказывала…
— Это еще не причина для развода, — сказал я.
Она удивилась:
— То есть как?
— Сами знаете. Изменили бы ему раз в десять больше — и квиты.
Надя засмеялась несколько настороженно. Сказала:
— Так бы мы далеко зашли. А работа в цирке требует, между прочим, хорошей спортивной формы.
К ночи похолодало. Когда мы вышли из «метро», ветер дул не со стороны моря, как прежде, а с каменистого русла реки, шумевшей за железнодорожным вокзалом. Река делала там полупетлю, заворачивала вправо и впадала в море рядом с высоким молом.
В годы войны вдоль реки и на молу стояли зенитки, прикрывая порт, нефтебазу и нефтеперегонный завод. Зенитки стояли и на горах. Но здесь, вдоль реки, их было особенно много, потому что именно за этими объектами охотились немецкие летчики. Не было налета, чтобы немецкий самолет не взорвался и не рухнул в море. И если ветер дул по руслу реки с гор, город не чувствовал запаха гари, пороха, нефти. Ветер с гор всегда бывал прохладным и свежим…