– Не хочу об этом говорить. – Соня привстала на цыпочки, рассматривая обитателей аквариума. – Вот блин, там у вас эхинодорус ковром разросся!
– А что говорит полиция?
– О чем, о Таньке? Или вообще?
– Обо всем. – Афанасьев жестом отсылает слуг. – И об убийстве, и о том, что в вас стреляли.
– Ничего не говорит, а что они могут сказать, если точно так же ничего не знают, как и я? – Соня обернулась и увидела накрытый стол. – Ой… ну зачем вы это…
– Обедать будем, я же говорил. – Афанасьев жестом пригласил ее садиться. – Я ужасно проголодался, все утро работал, завтрак пропустил. Обычно мама следит за моим питанием, но сегодня не получилось. Составьте мне компанию, Соня, что мне в одиночестве мясо жевать?
Соня чувствует, как ее настороженность уходит. Афанасьев не стал гусарствовать и говорить пошлости, он ни словом, ни жестом не дал понять, что хочет от нее чего-то большего, чем уже есть. И с ним оказалось очень приятно общаться. Неожиданно.
– Значит, полиция ничего не обнаружила?
– Не знаю. – Соня отрезала кусочек мяса, отправила его в рот и блаженно прищурилась. – Божественно. Ваш повар – золото, я выйду за него замуж. Передайте ему, что я согласна.
– Обязательно. – Афанасьев засмеялся. – Значит, стрелка не нашли?
– Нет, конечно. Темно было, и пока Дэн выскочил, его и след простыл. – Соня налила себе сока и сделала глоток. – Может, полиция что и выяснила, но мне они не сказали. Я думаю, если что-то узнают, то скажут. А какой котенок едет? И откуда?
– В Александровске есть питомник. – Афанасьев хитро подмигнул. – А какой – не скажу, пусть вас любопытство загрызет.
– Оно уже начало грызть и скоро прогрызет во мне дыру. – Соня проглотила последний кусочек мяса и снова повернулась к стеклянной стене. – Вечером должно быть красиво, если включить подсветку.
– Вы все увидите, вы же моя гостья. – Афанасьев улыбается, глядя на нее. – Вы, Соня, самая милая девочка из всех, кого я видел.
Но она его не слушает – к стеклу подплыла стайка ярких рыбок, и она прилипла к стеклянной стене, рассматривая их.
– Я могу часами смотреть на них. – Она повернулась к Афанасьеву. – Вы что-то говорили, извините, я очень рассеянная.
– Нет, ничего. – Афанасьев поднял свой бокал. – Ваше здоровье, Соня!
Она улыбнулась и вздохнула.
– Верните меня домой, Дмитрий Владимирович, мы с Владькой договорились поехать по делам.
– Но вечером вы придете? Возьмите своего друга и милую даму, его мать. Будет ужин.
– И мороженое с этим божественным шоколадом?
– Обязательно. – Афанасьев засмеялся. – Что ж, сейчас поедем, уговор дороже денег.
Елена Станиславовна листала записи отца. Когда его не стало, многие книги профессора она передала в институтскую библиотеку, но записи оставила. Отец разрабатывал интересную тему, и она надеялась продолжить его работу.
Вопросы полиции обескуражили ее. Конечно, отец приятельствовал с профессором Шумиловым, иногда они играли в шахматы, практически не разговаривая, а после исчезновения Лизы и попытки Наташи убить Соню Оржеховский счел, что эти отношения ему в тягость. Он многое мог простить людям, но не равнодушие к страданиям детей и не жестокость по отношению к ним, а старик Шумилов много лет демонстрировал и то и другое, когда дело касалось Сони.
Елена Станиславовна понятия не имела, что ее отец бывал в святая святых – в здешней лаборатории Шумилова, и уж тем более она не знала, что там регулярно бывала Лиза. Но старые рисунки Лизы, которые показал ей полицейский, недвусмысленно говорили о том, что и профессор Оржеховский, и Лиза там бывали, и не раз. И сейчас Елене Станиславовне очень неловко рыться в записях отца в поиске ответов на вопросы, которые он при жизни не счел нужным с ней обсудить. Но ей нужны эти ответы.
Дневников отец не вел, считая это занятие достойным сопливых школьников, и ничто в его записях не указывало на то, что он хотя бы догадывался, чем занимался в своей лаборатории профессор Шумилов.
Но он знал. Елена Станиславовна понимает, что обижаться на отца уже нет смысла, но не может смириться с тем, что он столько лет жил рядом и ни словом не обмолвился о том, что знал. Что мог делать профессор Шумилов в своей лаборатории, если все его записи были мгновенно изъяты, и часа не прошло после его смерти?
– Мам, мы с Соней поедем в город в полицию. – Влад заглянул в комнату, служившую когда-то кабинетом его деда. – Что ты делаешь?
– Пытаюсь понять. – Елена Станиславовна расстроенно смотрит на сына. – Владик, папа бывал в лаборатории и что-то знал о работе Ивана Николаевича, и Лиза имела к этому прямое отношение, понимаешь? Но он ни разу мне даже не намекнул!
– Какое это теперь имеет значение?
– Владик, полиция считает, что это может иметь отношение к проникновению в Сонин дом. – Елена Станиславовна вздохнула. – Я же помню: когда умер Иван Николаевич, часа не прошло, как из лаборатории вывезли все оборудование и записи и кабинет почистили. Соня сказала, что в городской квартире тоже изъяли все записи. Чем же он занимался?
– И какие мысли?