Вечер

И все, чему названье красота,
не отблеск ли отчизны неизвестной,
где музыкой и тишиной чудесной,
из края в край долина залита,

и внемлет херувимам высота,
и ризами Невесты Неневестной
под скинией безбрежности небесной
обвит алтарь воскресшего Христа!

Но только миг… Погасло умиленье,
и слезы уж не те. И ты — не та,
обитель слезь и самоотреченья,
любви смиренной, бдений и поста, —
тысячелетнее столпотворенье,
неверия и веры слепота.

VII. «Неверия и веры слепота…»

Неверия и веры слепота.
Монахи в рубищах. Венцы, тиары.
Надменный пурпур, медные удары
колоколов, и Божья нагота.

Не ты ли Рим? Надежнее щита
не мыслил водрузить апостол ярый.
Флоренция, — о, мраморные чары, —
и ты, венецианская мечта!

Крылатый Марк, у пристани гондола.
Выходит дож, внимает сбирру он,
литая цепь на бархате камзола.
А в храме золотом ряды икон
мерцают призрачно, уводят в сон,
в даль заповедную святого дола.

VIII. «В даль заповедную святого дола…»

В даль заповедную святого дола.
и в красоту влюбленные творцы
не вы ль воздвигли храмы и дворцы
над нищетой апостольской Престола?

Воистину, не вы ли, божьи пчелы,
пред Господом художества жрецы,
несли в алтарь и кисти, и резцы,
свершая труд великий и веселый?

Чертог разубран кружевом лепным,
мозаикой, парчой тонкоузорной…
Но этот дар угоден ли соборный
Тебе, пред Кем дары земные — дым?
Благословен ли подвиг рукотворный?
Что знаем, Господи! В веках горим.

IX. «Что знаем, Господи! В веках горим…»

Что знаем, Господи! В веках горим,
в веках Твоих — надеждой и гордыней,
скорбим ли о небесной благостыне,
иль вожделеем к дочерям земным.

Что свято? Что соблазн? Неотвратим
двужалый взор Праматери-богини.
Кощунствуем, ревнуя о святыне,
молясь Тебе, кумир животворим.

Буонаротт! В часовне Ватикана —
языческий Олимп. Да Винчи, маг!
Креститель твой — женоподобный Вакх.
Растленную Венеру Тициана
манить херуб…А там Голгофы мрак,
и кровью жертвенной точится рана.

X. «И кровью жертвенной точится рана…»

И кровью жертвенной точится рана
за всех, за вся… И кровь любви — на нас,
услышавших о Сыне отчий глас
у берегов песчаных Иордана.

Дух-голубь над купелью Иоанна,
судеб земных передрассветный час.
Века, века… И день давно погас.
Забрезжится ли вновь? Гряди, осанна!

И вдруг органа гром. Победный гимн
гремит, растет, расторгнуть своды хочет.
Вот рухнули: пророчеством благим
труба архангела с небес грохочет…
И голос: Pax vobiscum, — пробормочет.
Я чуда жду, заблудший пилигрим.

XI. «Я чуда жду, заблудший пилигрим…»