Вечер и утро

Подобно таверне, ее дом содержал признаки благополучия — в частности, ящик для хранения сыра, короб с кисейными стенками, пропускавшими воздух, но преграждавшими путь мышам. На столе стояла деревянная кружка, рядом маленький глиняный кувшин, вполне подходящий для вина. На крючке, вбитом в стену, висело тяжелое шерстяное одеяло.

— Ваша деревушка кажется зажиточной, — сказал Олдред.

— Это только кажется. — Беббе фыркнула, помолчала немного и добавила: — Хотя монастырь нас не забывает, делится своим богатством.

— А откуда богатство у монастыря?

— Какой ты любопытный, право слово! Кто тебя послал выспрашивать про наши дела?

— Выспрашивать? — искренне удивился Олдред. — Да кому сдалась эта крошечная деревенька в глуши?

— Вот и ступай себе, не приставай к честным людям.

— Спасибо за совет. — Олдред двинулся дальше.

Он поднялся на холм к церкви и увидел с ее восточной стороны большой дом, где, по всей видимости, и обитали священнослужители. Позади, у торца дома, лепилось строение, похожее на мастерскую. В распахнутую настежь дверь были видны языки пламени. Наверное, кузница, хотя нет, слишком тесно, кузнецам обычно требуется больше места.

Снедаемый любопытством, монах приблизился и заглянул внутрь. В очаге, приподнятом над полом, жарко пылал древесный уголь, и пламя раздувала пара мехов, стоявших поблизости. Кусок железа, плотно вбитый в толстый спил ствола, служил наковальней, высотой приблизительно по пояс взрослому человеку. Некий мужчина с молотком и узким долотом в руках наносил резной узор на кружок светлого металла — должно быть, серебра. Ему светил фонарь, установленный на наковальню. Рядом виднелось ведро с водой — явно для закалки раскаленного металла, а пара увесистых ножниц предназначалась, по-видимому, для резки металлических полотен. Позади мужчины угадывалась дверь, предположительно ведущая в большой дом.

Олдред сообразил, что видит перед собой ювелира. Вон полка с приспособлениями для тонкой работы — шила, плоскогубцы, тяжелые обрезные ножи и кусачки с маленькими лезвиями и длинными ручками. На вид мастеру было около тридцати, и этот пухлый человечек с двойным подбородком трудился самозабвенно, не замечая ничего вокруг.

Не желая его пугать, Олдред предупреждающе кашлянул.

Не помогло. Мужчина подпрыгнул, выронил инструменты и воскликнул:

— Боже всемогущий!

— Прости, не хотел тебя напугать, — извинился Олдред. — Я тут мимо проходил…

— Что тебе нужно? — осведомился мастер, голос которого дрожал от испуга.

— Да вообще-то ничего, — признался Олдред, вкладывая в тон всю убедительность, на какую он только был способен. — Я заметил пламя и решил проверить, как бы пожар не случился. — Приходилось выдумывать на лету, чтобы его снова не упрекнули в излишнем любопытстве. — Я брат Олдред из аббатства Ширинга.

— Я Катберт, священник здешнего монастыря. Посторонние в мою мастерскую не ходят.

Олдред нахмурился.

— Тебе есть что скрывать?

Катберт помедлил с ответом.

— Я принял тебя за вора.

— А есть что воровать?

Катберт непроизвольно оглянулся через плечо, и Олдред проследил за его взглядом: у двери, ведущей в дом, стоял окованный железом сундук. Разумно было предположить, что в этой сокровищнице Катберт хранил золото, серебро и медь, с которыми работал.

Многие священнослужители занимались тем или иным искусством — кто музыкой, кто поэзией, кто росписью стен. В занятии Катберта не было ничего странного. Скорее всего, он делал украшения для матери-церкви и, возможно, получал заодно какую-то прибыль от ювелирных украшений на продажу; в конце концов, священнослужителю не возбранялось зарабатывать своим трудом. Так почему священник настолько испугался?

— У тебя наверняка острый глаз и твердая рука, раз ты взялся за подобную тонкую работу. — Олдред присмотрелся к кружку на столе. Похоже, Катберт вырезал на серебряном диске замысловатый узор из диковинных животных. — Это что такое?

— Брошь.

Голос из-за спины грубо оборвал беседу:

— Какого дьявола ты сунул сюда свой нос, чужак?

К Олдреду обращался мужчина, полностью лишенный волос на голове, а не с выбритой макушкой. Судя по всему, это был настоятель Дегберт Лысый.

Олдред и не подумал смутиться.

— До чего же вы щепетильные! Дверь была открыта, и я заглянул внутрь. Из-за чего вы переполох подняли? Вам, кажется, есть что скрывать.

— Не глупи, — скривился Дегберт. — Катберту нужны тишина и уединение для очень важной работы, вот и все. Пожалуйста, оставь его в покое.

— А мне Катберт успел рассказать другое. Дескать, он опасается воров.

— И это тоже. — Дегберт протянул руку и прикрыл дверь, та захлопнулась, отрезав настоятеля и Олдреда от мастерской. — Ты кто будешь?

— Армарий аббатства в Ширинге. Меня зовут Олдред.

— Монах, — протянул Дегберт. — Полагаю, ты рассчитываешь, что мы тебя накормим.

— Да, и переночевать пустите. Я возвращаюсь издалека.

Дегберта явно подмывало ответить отказом, но он не мог прогнать собрата-священнослужителя без веской причины, не нарушив правил гостеприимства.

— Постарайся не донимать братьев своими расспросами, — сказал он, направился к дому и вошел внутрь через главный вход.