Вечер потрясения

Кроме противотанковых ракет в распоряжении бойцов оставалось еще некоторое количество одноразовых гранатометов М136, эффективных против танков на дистанциях, измерявшихся десятками метров. К гранатометчикам и обращался полковник, пытавшийся поднять боевой дух своих людей. Он представлял, каково это – оставаться на месте, не думая об отступлении, когда на тебя движется сорокатонная стальная глыба, взахлеб харкающаяся раскаленным свинцом. Такое способен выдержать не каждый, дождавшись нужного момента, поймав цель в узкую прорезь прицела и нажав на спуск, но Эндрю Макгуайр верил в своих бойцов, а те старались оправдать надежды командира, как только могли.

Еще дальше, возле полуразрушенного здания терминала, в котором расположился лазарет, напоминавший теперь о своем присутствии стонами раненых, хорошо слышимыми в ночной тишине, находилась артиллерийская батарея. Всего три пушки М119 уцелели после схватки с русскими танками, и на каждое орудие теперь оставалось едва ли по десятку снарядов. Канониры были готовы биться насмерть, не помышляя об отступлении, но сейчас вся их решимость была намного менее ценной, чем хотя бы один вертолет, груженый боеприпасами.

Все находились на своих позициях, готовые принять бой. Солдаты дремали по очереди, пока их товарищи всматривались и вслушивались в темноту, пытаясь упредить появление врага. Все технические ухищрения вроде портативных радаров и инфракрасных приборов оказались бесполезны – русские урывались за стенами ближайших домов, так что их присутствие выдавал только рев моторов да лязг гусеничных траков, державшие десантников в постоянном напряжении.

– Какого дьявола они ждут? – спросил у проходящего мимо полковника командир роты, занявший место у пулемета, единственного уцелевшего в его подразделении после первого боя. – Эти ублюдки давно бы должны атаковать, черт возьми! Так что ж они медлят? Думаю, там у них достаточно танков и прочей техники, чтобы сходу раскатать нас по бетону, даже не сбавляя скорость!

– Хотят действовать наверняка, – предположил полковник. – Стянут всех, кого смогут, чтобы навалиться всей массой и раздавить нас как можно быстрее. Они наверняка знают, что помощь задерживается, и потому не спешат.

О том, что наземные силы не придут на выручку, знал уже, наверное, каждый десантник здесь, в Грозном. Для "Абрамсов" и "Брэдли" Третьего бронекавалерийского полка, для всей Десятой легкой пехотной дивизии, нашлась другая работа, и никто не решился бы утверждать, что бой с русскими танками будет менее опасным делом, чем штурм этого города, все более уверенно превращавшегося в братскую могилу для двух с лишним тысяч бойцов воздушно-штурмовой дивизии. Но известие о том, что ждать подмоги бессмысленно, едва не вызвало панику в рядах бойцов, на собственной шкуре уже испытавших сокрушительную мощь контратаки русских, и теперь боевой дух был почти подорван.

– Сколько бы русских ни явилось оттуда, – полковник кивком указал на завесу тьмы, в которой угадывались силуэты строений, – мы встретим их огнем и заставим убраться прочь. Раз они уже умылись кровью, и если хотят повторить это вновь, мы будем готовы. Нам просто больше не остается ничего другого, кроме как сражаться, ведь отступать некуда, кругом враг, и он будет рад расстреливать бегущих в спины. Так что забудьте обо всем и готовьтесь к бою.

Напряжение нарастало, ожидание становилось все более тягостным, и когда на аэродром обрушился рев моторов, бойцы едва не открыли огонь в пустоту, даже не видя целей. И только потом они поняли, что это рычат вовсе не русские танки.

– Черт возьми, что это? – десантники, понявшие уже, что звук пришел откуда-то с неба, задирали головы, пытаясь разглядеть что-нибудь в сумраке. – Это вертолеты! Где они, кто-то их видит?

Пульсирующий вой турбин и стрекот множества винтов волной прокатился по позициям десантников, и Эндрю Макгуайр, одним из первых распознавший этот звук, облегченно прошептал:

– Слава тебе, Господи! Наконец-то! – Помощь все-таки пришла, когда ее уже перестали ждать. – Спасены!

Радость разом наполнила сердца уже готовых проститься с жизнью бойцов, но одновременно с гулом турбин пришел иной звук – протяжный свист падающих из поднебесья снарядов и мин, свист, от которого ныли зубы и хотелось бежать, бросив оружие, бежать, не разбирая дороги, забыв про уставы и приказы. Мгновение – и земля содрогнулась, словно пытаясь сбросить с себя явившихся непрошенными чужаков. Летное поле вдруг озарилось нестерпимо ярким сиянием, неестественно белым светом, мерцающим, точно болотный газ, и в этом свете стали видны искаженные ужасом лица людей. А затем по аэродрому растекся океан пламени.