Вечер потрясения

Зенитная установка "Шилка", не прекращавшая огня, просуществовала еще минуты две – именно столько потребовалось экипажам "Апачей", чтобы обнаружить цель и навести на нее свое оружие. Сразу две ракеты "Хеллфайр", выпущенные парой вертолетов АН-64А, ударили в борта самоходки, прожигая тонкую броню иглами кумулятивных струй. Мгновения оказалось достаточно, чтобы жадное пламя добралось до укладки, в которой оставались еще сотни снарядов, и взрыв боекомплекта разнес "Шилку" на куски, осыпав раскаленными осколками даже тех, кто находился в сотне метров от нее.

– Товарищ генерал, – вестовой, неожиданно, словно из-под земли появившийся перед Буровым, был испуган и растерян, успев увидеть, как гибнет с таким трудом собранная армия под беспощадными ударами с воздуха, которым защитники Грозного, несмотря на все усилия, мало что могли противопоставить. – Товарищ генерал, американцы высадили вертолетный десант в черте города!

– Где именно? В каком количестве?

– Невозможно определить! Они высадились по всему городу, в основном, южнее Сунжи, и небольшими группами движутся на север. Наши зенитчики сбили или повредили несколько их вертолетов, но сорвать высадку не смогли – янки слишком много! Они у нас в тылу, товарищ генерал! Они окружают нас!

– Отставить! – Голос Бурова звенел, точно булатный клинок. – Прекратить панику! Всем средствам противовоздушной обороны – прикрывать наземные силы. Все подразделения резерва приказываю немедленно направить к Сунже. Мосты, защищайте мосты! Их пехоту нельзя пустить на наш берег, а с вертолетами разберемся!

Приказ оказал желаемое действие. Офицеры, увидевшие, как почти одержанная победа превращается в поражение, как один за другим вспыхивают казавшиеся непобедимыми танки, были на грани паники, но железная уверенность генерала вернула им волю. Они снова стали армией, войском, пусть и понесшим потери, но еще вполне боеспособным, тем более, на своей территории, где знаком был каждый закоулок, каждый камень. Они оставались солдатами, и вспомнить об этом заставил жесткий окрик генерала, несмотря на недавнюю рану и свежую контузию, продолжавшего управлять боем.

Взвод старшего сержанта Бурцева выступил одним из первых, едва только получив приказ, и вот уже верениц бронетранспортеров и грузовиков двинулась к набережной Сунжи. Бойцы, уже решившие, что на этот раз им достанется лишь роль зрителей, и приготовившиеся с возможным комфортом наблюдать за разгромом горские десантников-янки, передергивали затворы автоматов, передавая друг другу набитые патронами рожки нервно шутили, пытаясь скрыть волнение.

Американцы перебросили в Грозный подкрепление для своих, – сообщил перед маршем командовавший сводным взводом лейтенант, на голове которого, выступая из-под каски, белела свежая повязка, на которой кое-где уже проступила кровь. – Они действуют малыми группами при поддержке авиации. Янки движутся с юга к Сунже, хотят ударить нам в спину. Мы должны этому помешать, должны остановить их!

Олег Бурцев, в прочем, не был уверен, что у них получится отбросить свежих, полных сил, отлично вооруженных американских десантников, на стороне которых воевали бронированные вертолеты "Апач". Взвод, одним из отделений которого сейчас командовал старший сержант, целиком состоял из раненых бойцов, тех, что покрепче, что могли держаться на ногах и держать оружие. Сам Олег, придя в себя после близкого разрыва снаряда – черт возьми, своего снаряда! – не сразу понял, что не оказался вновь в плену после отчаянной попытки побега. А когда сознание вернулось к гвардейцу окончательно, он первым делом потребовал оружие, чтобы вновь оказаться в бою.

– У вас серьезная контузия, старший сержант, – раздраженно произнес врач, капитан с красными от недосыпания глазами, накинувший поверх полевого камуфляжа мятый халат, из белого превратившийся уже в пятнисто-серый. – Все, парень, ты свое отвоевал. Там, – сержант кивком головы указал куда-то в угол импровизированной палаты, в которую на время превратился холл обычного магазина – ближайшего к месту боя неповрежденного здания, – там справятся как-нибудь и без тебя.

– Весь мой взвод там остался, все пацаны мои! Товарищ капитан, я должен быть в бою, а не на койке валяться!

Он действительно хотел отомстить. Перед глазами старшего сержанта стояли искаженные болью, окровавленные лица товарищей, оставшихся в казарме, разрушенной американской бомбой. Он видел их тела, измятые, изломанные, разорванные на куски, но помнил каждого живым, веселым, полным сил и азарта. Вместе они провели немало недель на горных блокпостах, живыми выходя из разных переделок, а смерть настигла там, где о ней почти забывали, где всем казалось, что они наконец-то в безопасности. И еще Олег хотел смыть позор ничтожно долгого, но столь постыдного плена, доказав самому себе, что он – боец, мужчина, взяв сторицей со своих врагов, сумевших заронить в его сердце страх.

– Что за шум? Почему возмущаетесь, больной?!