— Дашутка, Настена, — ревет тут мой Федор. — Вот это Оксана. Знакомьтесь, короче.
А Даша с Настеной молчат, только смотрят.
— Ну, всё, — брешет Федор, — ты с Мишей побудешь, а я отведу побыстрее девчонок. И сразу обратно. Оксанка, ты слышишь?
— Пусти, — говорит она. — Мне надоело.
— Куда-а? — брешет Федор. — Ведь ты обещала!
— Да ладно! — Оксана ревет. — «Обещала»! А мне надоело! Пусти, я сказала!
— Мишаня, — ревет тут мой Федор, — а ну-ка!
И я подымаюсь на задние лапы и морду ей строю. Такую, что страшно.
А Федор смеется:
— Иди! Мы не держим!
И Даша с Настеной смеются.
— Ты к Стиву хотела? — ревет ей мой Федор. — Иди, на здоровье! Там домик в Торонто!
И тут входит Шура. С большущею сумкой! А в сумке еда. Я-то сразу почуял.
— Ага! — говорит. — Драгоценные гости! Давайте-ка чаю попьем. С пирогами.
— Какого там чаю? — ревет ей Оксана. — Меня с Интерполом, наверное, ищут!
— Ну, ищут так ищут, — сказала ей Шура. — Ведь ты им не вещь, а? Ведь ты же не кукла!
— Я хуже, чем кукла! Я дорого стою! Машина, квартира! Инвестмент, короче!
И тут наша Настя — как вся подскочила!
— Женись на ней, Федька! Я всё тогда брошу! Я в школу вернусь! Обещаю! И в школу!
— Я что? — брешет Федор. — Я не возражаю!
Оксана к нему подошла: морда к морде, и он ее лапами сразу закрыл всю.
Потом я не помню, что было, не помню. Мне дали пирог и варенья из яблок. И я долго ел и лизал все тарелки. Потом ушли Федор с Настеной и Дашей. И Шура ушла, но потом пришла снова. Оксана заснула. И я вроде тоже.
Проснулся от рева. И вижу: мой Федор!
— Девчонок украли! Украли девчонок!
— Как это: украли? — ревет ему Шура.
— А так! — он ревет. — В двух минутах от дома! Какой-то набросился сзади, упал я! Схватил их обеих, скрутил и — в машину! А мне чем-то брызнул в глаза, я ослеп весь!
— В милицию надо! — ревет ему Шура.
— В какую милицию? — брешет Оксана. — Они себе сами милиция, вот что!
Тут Федор ее оттолкнул и — за трубку:
— Отдай по-хорошему! Слышишь, Аркашка?
Потом на меня нацепил мой намордник.
— Куда ты? — Оксана ревет. — Ты рехнулся?
— Он ждет меня в цирке! Он всё мне расскажет! Мишаню беру! Мне Мишаня поможет!
И мы побежали по улице . Солнце горело. Стоял в небе треск, и оно было красным.
Я испугался, что мы не найдем нашего цирка, но после заметил, что люди вокруг ходят со своими голыми мордами, и им — ничего, им нисколько не страшно.
Наш цирк мы нашли. Я его не узнал. Над цирком у нас больше не было крыши. Арена намокла от сильного ливня, но пахла обычно, по-прежнему: по́том.
А наших там не было.
Тогда я стал нюхать и сразу всё понял. Во-первых, наш бурый осел всё же умер . Опилки еще пахли смертью и страхом.
Потом я услышал румяна и пудру. Тут был Вячеслав, это грим его пахнет.
На морду шел дождь, и мой Федор заплакал.
— Мишаня! — ревел мне мой Федор и плакал. — Они нас сожрали! Ты видишь, Мишаня!
Но тут появился, конечно, Аркадий. Я знал, что сейчас он появится, чуял.
— Отдай! — заревел ему Федор. — Девчонок!
— Воняете вы, — отвечает Аркадий. — И ты, и Мишаня воняете очень. Сводить бы вас в баньку, а, Федя? Пойдем-ка.
— А где же все наши ? — ревет ему Федор.
— Какие там наши ? Давно улетели.
— А сестры мои?
— Твои сестры в порядке.
На улице нас поджидала машина, и мы в нее сели. Аркадий всегда курит трубку в машине, и я провалился от этого дыма.
— Проснулся, Мишаня? — ревет мне мой Федор.
Мы шли по лестнице, покрытой красным, и мимо нас бегали красные люди. Тащили бутылки, еду на подносах.
Потом был балкон и внизу много пара. В пару жили люди, я видел их морды.
Аркадий втолкнул нас в просторную клетку, где были диваны и зеркало тоже.
— Давай, обнажайся! — ревет нам Аркадий.
— Зачем? — брешет Федор.
— А как же помыться?
— Отдай мне сестренок! — ревет ему Федор.
— Кургузый ты парень, — ответил Аркадий. — Ведь я не прошу: «Приведи мне Оксанку!»
— Отдай мне! — заплакал мой Федор. — Отдай их!
— Давай раздевайся! Воняешь, как лошадь!
Мой Федор снял ботинки, и я увидел, какие у него слабые голые лапы, и нет никакой и нигде крепкой шерсти!
— Трусы скидавай! Ты мне родственник, Федя!
Мой Федор стоял и дрожал. Совсем голый.
— Зачем тебе сестры? Ведь ты же женатый. Они еще дети! — ревет ему Федор.
— Вот именно: дети, — смеется Аркадий. — Мои, кстати, дети.
— Чего-о-о?
— Заладил: «чего»? Говорю: мои дочки!
— Ты врешь, гад! Ты, гнида, все это придумал!
— Да что там «придумал»! Простое ведь дело! Любила меня твоя мать, ох, любила! Пришили мне щеку в ожоговом центре, попортил один фраерок. Ну, бывает. А тут твоя мама. Влюбилась как кошка. Отец-то уж твой ни на что не годился. Уколы там, химия, банки да склянки. А тут вот он: я. Молодой и здоровый. Мне щеку пришили. Минутное дело!
Тут Федор вскочил и давай его — лапой! Аркадий смеется: