— Со мной? — брешет Федор. — Что? Полный порядок. Тебе мужика, может, надо? Так вот я!
Вонючее что-то сбрехал! Я уж знаю!
— Дурак ты! — она говорит. — Эх, дурак ты! Картошечки хочешь? Картошка сварилась.
А Федор ей брешет:
— Прости! Не подумал! Ей-богу: прости. На душе очень плохо.
Она уже дверь открывает, не смотрит. Вонючее что-то сбрехал. Ух ты, Федор!
— Ну, что? Доберешься? — ревет ему Шура. А в морду не смотрит. Глаза опустила.
Тут Федор мой — раз! И стоит на макушке. Ведь мы циркачи, мы всё это умеем. Все наши умеют.
Она говорит:
— Да проехали, ладно! Постой так немножко, Федорке покажем. Мы в цирк с ним еще не ходили, пора уж…
Вернулась с ребенком . Ребенок проснулся, увидел, что я там сижу, испугался.
А Шура ему говорит:
— Это Миша. Сейчас представление будет. Гляди-ка!
Тогда мы устроили им представление. Ребенок смеялся и хлопал в ладоши.
Потом его Шура качала и пела.
Потом говорит:
— Расскажи-ка мне, Миша. Наверное, ты с бабой своей не поладил?
И Федор ей всё рассказал про Оксану. Потом про Аркадия всё и про Настю.
— Так ты, — брешет Шура, — к Аркадию ездил? Его, что ли, этот омон охраняет?
— Его, — брешет Федор, — пусть правду мне скажет! Чего он к семье моей так прицепился?
— А раньше чего не спросил? — брешет Шура. — Тогда, когда мать померла ? Что молчал-то?
— Не знаю! — ей Федор ревет. — Я не знаю! Мне бабки нужны, у меня же сестренки!
— А мать кем была? — брешет Шура.
— В больнице! — ревет ей мой Федор. — Была медсестрою! В ожоговом центре, слыхала такое?
— Ты будь осторожнее, — Шура сказала, — а то еще сядешь, Мишок, за решетку…
— Какой я Мишок? — заревел ей мой Федор. — Я Федя, Федора! Такой же, как сын твой!
Она только лапой всплеснула:
— Врунишка!
— Ну, всё, мы пошли, — брешет Федор, — пора нам.
И вышли на улицу .
У-у-у, как там плохо!
Хотя были звезды вверху и ревели. Но люди не слышат, когда ревут звезды. А я им в ответ заревел очень громко.
— Чего ты, Мишаня? — спросил меня Федор. — Почти уж пришли. Не реви, скоро дома.
Мы с Федором завалились в артистическую, где было темно, пахло медом и рыбой. Но это, конечно, был запах Оксаны. Оксана сидела одна на диване, а рядом на стуле лежала дохлая лисица. Она ее грела, у них это часто.
— Привет, — говорит, — извини, что без спросу…
— Привет, — брешет Федор и гладит лисицу. Чего ее гладить, она неживая?
— А я убежала, — сказала Оксана. — Явился мой кадр, и я убежала.
— Что значит явился? Куда он явился?
— Ко мне, — она брешет. — Пришла, а он в душе. И вещи лежат на полу: сумки, куртка.
— Он что-нибудь знает? — ревет ей мой Федор.
— Похоже, что знает. Аркашка накаркал. Такое однажды у нас уже было. Чуть что, и Аркашка его вызывает.
— А ты что?
— А я — что? Пришла, а он в душе. Ну, я — ноги в руки — и дёру, конечно.
— Чего ты от нас с Мишей хочешь? — он брешет.
— Хочу, чтобы ты меня спрятал подальше. Вообще, не могу без тебя. Это точно.
— Куда же, — мой Федор ревет, — тебя прятать? А ты передумаешь! Я-то ведь нищий!
— А мне наплевать! — она брешет. — Пусть нищий!
Тут Федор ко мне повернулся:
— Мишаня! Спасать будем девушку. Ты ведь не против?
Меня — сразу в клетку, и я завалился. Проснулся — их нет. Где мой Федор с Оксаной? Зато стоят Даша с Настеной и Неля. Все трое ревут, ничего не понятно.
— Да жив и здоров! — ревет Неля. — А как же! Какая вам разница, где он ночует? То в цирке, то дома, то, может, с подружкой! Сейчас позвонит и придет, это ясно!
И тут появился Аркадий с каким-то. Лица не поймешь, пахнет жеваной кожей. Какая-то кожа на нем, вроде куртки.
— А вот и они! — забрехал нам Аркадий. — Здорово, ребята! Какими судьбами?
— Они Федю ищут, — ревет наша Неля. — Домой не пришел, волновались девчонки.
— А где он сейчас?
— А никто и не знает.
Тут я посмотрел на второго, под кожей. Он странный какой-то, ничем и не пахнет. Вот кожа на нем — она пахнет, конечно. А он — словно ватой набит из коробки.
И тут в проходной появился наш Федор.
— Здорово, Федора, — ревет ему Неля. — Ну, слава те, Господи! Вот и нашелся!
— Федорка, — Аркадий ревет, — где Оксана?
— А я почем знаю? Отсюда не видно!
— За ней вот жених заявился, знакомься! Старчук, Стив Робертович.
— Очень приятно, — ревет ему Федор, а лапы-то прячет.
— Федора, — Аркадий ревет. — Дело ясно: отдай нам Оксанку и будешь свободен.
— А я не повязан, — ревет ему Федор. — Откуда я знаю, где ваша Оксанка?
— А бонус не хочешь? — вдруг брешет Аркадий.
— Какой еще бонус? — ревет ему Федор.
— Какой еще бонус? Ну, «Вольво», к примеру!
Мой Федор стал красным, как лампа над клеткой:
— А ну-ка валите, пока я тут добрый!
— Не хочешь? Ну, круто! Тогда, брат, попляшешь!
Они ушли. Неля набросилась на Федора и стала стучать по нему лапами.
— Отдай ее, Федька! Отдай эту девку!
— Какую? — ревет ей мой Федор. — Где девка?
— Ну, всё, я пошла, — брешет Неля. — Сам думай!
И всё, провалилась. А мы все остались: Настена, мой Федор и Даша, ребенок.
— Мишаня, — ревет мне мой Федор. — Оксана у Шуры. Ты с ней там побудешь.
Пришли мы все к Шуре. Там, правда, Оксана. Сидит со своей этой дохлой лисицей, в нее лапы кутает. Видно — замерзла.