Вечер встречи выпускников (СИ)

Профессор внимательно осмотрел тело Электроника, а потом спросил, нет ли чего-то подобного на Серёже? Эл сказал, что да, есть — в одиннадцатом классе у Сыроежкина был аппендицит, а ожог появился уже после Серёжиного отъезда — по его словам неаккуратно мангал разжёг. А татуху набил, когда уже диплом получил. Профессор на это только вздохнул тяжело, сказал, что, видимо, невроз у Элека так и не прошёл, раз на теле такие стигматы своеобразные появляются. А Эл решил, что, наверное, напрасно Виктора Ивановича побеспокоил, тот и так за него переживает очень, и больше ни о каких изменениях, творящихся с его организмом профессору не сообщал. Незачем пожилого человека почём зря расстраивать — помочь Элу всё равно никто не сможет. А через два года профессор умер, и Эл со своими проблемами остался совершенно один.

Так он и жил все эти годы — изо всех сил старался соответствовать образу успешного и самодостаточного человека. Много работал, приятельствовал на расстоянии с Серёжей, свёл свою личную жизнь к редким связям со одноразовыми партнёрами и постепенно сходил с ума.

Встретив Гусева на юбилее у Таратара, Электроник изначально не планировал рассказывать ему всю подноготную своих отношений с Сыроежкиным. Он думал, что если выдастся повод, просто пожалуется на особенности своего организма, который когда-то решил в режиме реального времени копировать все изменения, происходящие с телом близнеца. А потом понял, что дело совсем не в этом — ему просто надо, чтобы хоть в разговоре со старым приятелем, но Серёжа вернулся к нему, был бы с ним ожившим образом из юности, когда Эл ещё мог чувствовать себя целым, жить настоящим, а не прозябать в тумане тоски по прошлому и нереализованных желаний.

В эту пятницу, как и во многие пятницы и выходные на протяжении последнего десятилетия, с Электроником опять творилась какая-то чертовщина. Судя по внезапно настигшей его прочистке желудка, Сыроежкин опять напился до поросячьего визга. И видно спьяну налетел лбом на стену, потому что ссадина и шишка на лбу у Эла были достаточно внушительные. А очередной синяк под рёбрами Громова и вовсе не удивил — наверняка Серёжа опять полез к кому не надо и закономерно получил по дых.

О своей личной жизни Серёжа никогда не рассказывал. Ограничивался коротким «всё нормально», «или ничего нового». Про Эла, правда, всегда выуживал все подробности. Но то, что эта личная жизнь у Сыроежкина была, Эл догадывался по характерным болям в пояснице, когда пассива закручивают в соответствующую позу и специфическим ощущениям в заднице. Впрочем, с задницей у Эла порой творились такие вещи, которые бывало заставляли его звонить Серёже и требовать прекратить всяческие извращения, потому что последствия их сказываются не только на самом Сыроежкине. Серёжа сначала не очень верил, что всё, от чего страдает его тело, автоматически переживает и его клон, но Эл так подробно описывал все происходящие с ним неприятные изменения, что двойник в итоге обещал впредь быть осторожнее. Обещаний, правда, хватало не на долго.

Громова выматывало постоянное ожидание травм и болезней, которые он никак не мог контролировать, бесило то, что двойник трахается чёрт знает с кем, а не с ним, он всё время боялся, что с Серёжей может случиться действительно что-нибудь серьёзное и лишь понимание того, что если всё будет совсем плохо, и его прототип умрёт — жизнь самого Эла оборвется в тот же момент, как-то примиряло Электроника с судьбой. Так стоит ли удивляться тому, что однажды, дойдя практически до ручки, Громов решил всё рассказать Макару?

— Самое интересное, — продолжил изливать душу Эл, — что когда к нам в девятом классе перевелась Майка, между нами с Серёжей ничего практически не поменялось. Вроде как он ухаживал за Светловой, но трахал регулярно меня. Конечно, мне тяжело было делить его внимание с Майей, да и в принципе хотелось открытых отношений, но я понимал, что такое в нашей ситуации невозможно. Поэтому мирился с так называемой «Серёжиной девушкой». Однако, всё же я был слишком наивен тогда — Майя на самом деле представляла для меня опасность.

— Да, Эл, я помню, мы все тогда малость офигели, когда Сыроега сказал, что они с Майкой живут вместе, — подтвердил мысль Громова Гусев. — Я всё никак понять не мог зачем это, в шестнадцать-то лет? Ну, Светлова — ещё куда ни шло, девки, в конце концов, раньше взрослеют, но Сыроега! Сам сопля ещё, а туда же — семейную жизнь ему подавай!.. — этот факт у Гусева даже спустя столько лет в голове не укладывался. — И родители ж, главное, согласились… А ты тогда стойко держался, учитывая… ваши обстоятельства.