Вечера в древности

При этих словах многие сидевшие перед Ним во Дворе пробормотали: „Это Кобра. Он обнимает Кобру". Мало кто не обернулся, чтобы посмотреть на Нефертари. Хекет, как только она поняла, что сделает в следующий момент Усермаатра, прошептала Маатхорнефруре: „Два года назад, во время последнего Божественного Торжества, Он приветствовал Ее. Этой ночью Он не сделает этого". Она оказалась права. По Двору прошел ропот, когда Он даже не взглянул на Нефертари. Этот ропот усилился, когда Аменхерхепишеф высоко поднял Свой кубок и выпил за Нее. Несколько придворных не смогли сдержать судорожный вздох.

Жрец, стоявший пред Усермаатра, особо торжественно произнес: „Да не замутится Твой глаз печалью, — и вынул из золотой коробки кадильницу благовоний, которую передал Ему. Затем жрец сказал: — Вдохни благоухание Богов. Все, что очищает нас, происходит от Тебя. Твое лицо — благоухание для нас".

Усермаатра взмахнул кадильницей, и все попытались вдохнуть аромат, ибо это было благовоние, которым мог пользоваться только Фараон и только этой ночью. Воцарилось всеобщее молчание. Благовоние было изготовлено из трав, росших в саду, на двери которого был нарисован черный кабан Сета. Теперь мы могли его обонять — и аромат его был исполнен силы. Запах Усермаатра был непохож ни на один из известных нам прежде, возвышенный и животный одновременно, подобный струящемуся одеянию Осириса и следам Хер-Ра.

Запах благовония не рассеялся и тогда, когда двадцать слуг внесли колонну, дважды превышающую человеческий рост, и бережно положили ее перед Троном. Я не раз видел обряд Установления Столба Джед во время многих торжественных церемоний, но ни один из них не был так высок, к тому же этот был из отполированного известняка, тогда как прежние делались из стеблей папируса. Более того, глаза и тело Осириса были вырезаны посреди колонны, чтобы показать, как в Библе вокруг Него выросло дерево.

Усермаатра сошел со Своего Трона, снял Свою Двойную Корону, установил Ее в золотом святилище на золотой подставке и поднял веревку из папируса, прикрепленную к верхушке колонны. Аменхерхепишеф присоединился к Нему, а затем один за другим вперед вышли двадцать Его сыновей, чтобы встать у двадцати веревок, в то время как шестнадцать Его дочерей также покинули свои столы, и жрецы вручили каждой цитру и ожерелье. Тут Маатхорне-фрура прошептала мне: „Эти ожерелья уродливы". Я сделал постное лицо и ответил Ей: „Предполагается, что это пуповина и плацента", — что еще более смутило Ее (и меня), поскольку каждая из Принцесс, получая подарок, не медля произносила: „Да дарует Хат-хор жизнь Моим ноздрям". Но затем я понял молитву, это было просто. Чего еще мог желать только что отделенный от пуповины новорожденный, как не воздуха?

Фараон и Его сыновья принялись тянуть веревки. При этом сыновья нараспев говорили:

О, Кровь Исиды,
О, Великолепие Исиды,
О, Волшебная Сила Исиды,
Защити нашего Великого Фараона.

Как только колонна стала подниматься с одного конца, жрецы снова выступили вперед и принялись избивать друг друга палками. „Они безжалостны друг к другу!" — воскликнула Маатхорнеф-рура с живым интересом, и, пока все не кончилось, половина сражающихся оказалась на полу. Все это время одна сторона восклицала: „Я бьюсь за Хора!", а другая — „Я схвачу Хора!", но когда сражение закончилось, силы Сета бежали со Двора, таща за собой своих израненных и окровавленных бойцов, а колонна была быстро установлена. Это вызвало новые приветственные крики.

Шестнадцать дочерей Усермаатра запели:

Исида без чувств на воде.
Исида поднимается из воды.
Ее слезы падают в воду.
Смотрите, Хор входит в Свою Мать.

В этот момент — не для того ли, чтобы ни у кого не осталось сомнений, о чем только что пели, — Нефертари взяла руку Амен-херхепишефа и припала к ней долгим поцелуем.

Не знаю, была ли Она уверена в том, что следующей вызовут Ее, но, безусловно, наступил Ее черед развлекать нас. Усермаатра поднялся и произнес голосом, заставляющим умолкнуть все вокруг: „Пусть Главные Наложницы Бога наполнят Дворец любовью", Нефертари вышла вперед, и к Ней присоединились шесть слепых певиц, и, конечно, они носили такие имена, как Удовольсти листьявие Бога, ибо голоса у них были несравненно прекрасными. Поскольку они были слепыми, то, в соответствии с мудростью Маат, их голоса обрели особое очарование. Они пели, а Нефертари играла на цитре, вначале, пока их голоса были еще легче ночного ветерка, перебирая ее струны едва слышно, но вскоре их песня зазвучала громче и стала ласкать дыхание каждого из нас.