Вечера в древности

Магия личности и таланта Мейлера обнаруживалась в его отношениях со всеми, кто, как и он сам, любил жизнь, людей и был способен воспринять новое, а сам он с годами научился гораздо спокойнее относиться к тем, «кого влечет посредственность». В нем всегда отмечали парадоксы, но, по сути, он явил пример удивительно сильной и гармоничной личности, обаяние которой снискало ему и популярность, и преданную любовь. Самым убедительным доказательством тому могут служить его отношения с женами. Так, известная журналистка леди Джин Кэмпбелл, дочь английского лорда и газетного магната, не одобрившего этот брак и потому лишившего ее нескольких миллионов наследства, стала третьей женой Мейлера, прожила с ним всего один год, родила ему дочь и, выйдя замуж за американского журнального магната Г. Люса, осталась близким другом Мейлера на всю жизнь. Кстати, каждая из других четырех жен прожила с ним не менее 7 лет, а последняя, которой посвящен роман «Вечера в древности» — уже более четверти века. Яркие личности и красивые женщины, они влюблялись в него так же серьезно, как и он. Вторая жена, чуть не погибшая от нанесенных им ран, труднее других выходила из-под воздействия его чар. Наверное, ей оказались бы близки строки Ахматовой: «Ты подаришь мне смертную дрожь, а не бледную дрожь сладострастья…» Из шести жен лишь одна после развода, по условиям которого она разорила его, не осталась ему другом. Мейлер всю жизнь поддерживал не только своих девятерых детей и, как принято в Америке, жен, но оказался единственным из своих однокашников по элитарному Гарварду, который, впервые в жизни получив большие деньги за свой первый роман, помогал своему университету.

Наркотики и спиртное стали видимой причиной всех личных перемен в жизни Мейлера, но на глубине ее была необычайная интенсивность жизни его духа. Он жил на пределе физических и духовных сил, однако, горя всеми реальными и воображаемыми страстями, благодаря своей удивительной внутренней дисциплине и трудоспособности, он не сжигал себя, а пересоздавал, внутренне менялся, добавляя все новые и новые грани к удивительно здоровой основе своей личности. И жены, и некоторые из многочисленных друзей — на время или навсегда — ощущали себя отвергнутыми, оскорбленными. Он переживал бурные романы с героями своих книг и очерков, множеством интересных ему реальных людей, обладавших притягательными для него качествами или жизненным опытом. Он написал, например, о космонавтах: «Мне всегда нравились люди, которые умеют делать то, чего не умею делать я». Он постоянно ощущал неприятие, противостояние, ему приходилось держать удары, и нередко он сам обижал даже тех, кого любил. Но неподдельность чувств, писательский талант и обаяние его личности, как правило, искупали причиненную им боль.

В школьные годы его пленил Маркс, в студенческие — он не замечал сходства между коммунизмом и фашизмом, во времена холодной войны понимал, что противостояние с Россией чревато угрозой новой войны, а в зрелые годы защищал академика Сахарова. Наконец, образ России, ставшей для Америки важным компонентом современной мифологии, потребовал материализации. Страна, о которой он много думал, должна была стать его личным переживанием. По возвращении на родину он так озаглавил свои впечатления: «Это страна, а не сценарий. Американец в России хочет понять, что нас разделяет». Он хотел бы пожить в России, чтобы лучше узнать ее, но не писать о ней: «Я не так глуп, чтобы по впечатлениям нескольких поездок писать книгу о такой стране, как Россия, о ней уже написано много поверхностных книг. Я давно интересуюсь русской историей, культурой, ее литературой, конечно. Я понемногу учу русский язык, без этого невозможно понять психологию народа. Может быть, когда-нибудь мне захочется написать роман в духе „Анны Карениной"».

Всю жизнь он ненавидел власть и любое насилие над личностью до такой степени, что готов был оправдать «ответное» личное насилие. И в то же время дважды собирался стать мэром родного Нью-Йорка и превратить его в 51-й штат. В 1959 году Мейлер сказал, что последние 10 лет вынашивал мысль о выдвижении своей кандидатуры в президенты, а полтора десятилетия спустя на страницах газеты «Интернешнл геральд трибюн» в интервью с самим собой на заданный себе вопрос: «Участвуешь ли ты еще в президентской гонке?» ответил: «Только за пост Президента литературного мира».