Вечерние новости

Плакал по голодающим в Африке – люди умирали прямо перед камерой, в то время как Партридж с сухими глазами делал записи в блокноте. Плакал по всем тем, кого видел в местах трагедий, где, слушая рыдания по усопшим, заносил чужое горе в свой блокнот, но он всегда оставался журналистом, который должен делать свое дело.

Внезапно он вспомнил слова женщины-психиатра, сказавшей ему однажды: “Стресс накапливается, и ваши чувства оседают где-то глубоко внутри. В один прекрасный день они прорвутся, выльются наружу, и вы будете плакать. О, как вы будете плакать!"

Потом он постарался взять себя в руки и как-то наладить свою жизнь. Ему помогала работа на Си-би-эй – он был постоянно занят: одно сложное задание сменяло другое, и времени на воспоминания не оставалось. Не было такой “горячей точки” на земном шаре, где бы Партридж не побывал. Постоянно рискуя жизнью, он оставался жив – ему самому и другим уже стало казаться, что он неуязвим. А между тем шли месяцы, которые слагались в годы.

В последнее время бывали даже довольно продолжительные периоды, когда ему удавалось если и не забыть о Джемме, то по крайней мере не думать о ней. Но им на смену приходили другие – например, две недели со дня похищения семьи Слоуна, – когда она не шла у него из головы.

Как бы там ни было, после слез отчаяния, вызванных смертью Джеммы, он ни разу не заплакал.

Сейчас, когда до Боготы оставался час, у Гарри Партриджа прошлое смешалось с настоящим… Джемма и Джессика слились воедино… Джемма – Джессика… Джессика – Джемма… Что бы ни случилось, он найдет ее и привезет обратно… Спасет ее во что бы то ни стало.

К нему подкрался сон.

Когда он проснулся, самолет уже подлетал к Боготе.

Глава 2

Контрасты Лимы, по мнению Партриджа, были столь же разительны и неприглядны, как и политические и экономические кризисы и конфликты, раздиравшие Перу, – мучительно, а подчас просто страшно.

Расползшаяся на огромном пространстве столица была разделена на несколько районов, каждый из которых поражал либо баснословным богатством, либо невероятной нищетой – между этими двумя полюсами отравленными стрелами скрещивалась ненависть. Здесь, в отличие от большинства городов, где бывал Партридж, золотая середина практически отсутствовала. Роскошные особняки, утопавшие в зелени ухоженных садов, были выстроены на лучших земельных участках Лимы, с ними соседствовали омерзительные барриадас – перенаселенные трущобы.

Они кишели беднотой, ютившейся в лачугах из картонных коробок, – нищета была столь вопиющей, ненависть, читавшаяся в опухших глазах – столь неистовой, что во время своих предыдущих визитов в Перу Партридж ощутил революционное брожение. И сейчас, судя по впечатлениям первого дня, мятеж казался уже неотвратимым.

Партридж, Минь Ван Кань и Кен О'Хара приземлились в аэропорту Хорхе Чавеса в 13.40. Когда они сошли с самолета, их встретил Фернандес Пабур, постоянный хроникер Си-би-эй в Перу.

Миновав очередь, он быстро провел их через паспортный контроль и таможню – по-видимому, в какой-то момент из рук в руки перекочевала пачка денег, – а затем препроводил к “форду-универсалу” с шофером.

Фернандес был приземистый, темноволосый, смуглый и энергичный, с пухлым ртом и торчащими вперед белыми зубами, которые он обнажал каждые несколько секунд, считая, что блещет ослепительной улыбкой. Однако из-за бросавшейся в глаза фальши его улыбка никого не ослепляла – впрочем, Партриджу это было безразлично. Он ценил в Фернандесе, к чьей помощи неоднократно прибегал и раньше, безошибочную интуицию, неизменно помогавшую ему добиваться того, что нужно.

И первым в этой серии был “люкс” для Партриджа и отличные номера для двух его коллег в элегантном пятизвездочном отеле “Сесар” в Мирафлоресе.

Пока Партридж принимал душ и переодевался у себя в номере, Фернандес по его просьбе договорился по телефону о первой встрече. Партридж собирался увидеться со своим старым знакомым Серхио Хуртадо, редактором и корреспондентом Радио Анд.

Через час Партридж сидел в маленькой студии звукозаписи, которая служила Хуртадо и кабинетом.

– Гарри, друг мой, не могу сообщить тебе ничего утешительного, – начал Серхио в ответ на вопрос. – В нашей стране закон перестал быть законом. Демократией уже даже не прикрываются – ее больше просто не существует. Мы обанкротились по всем статьям. Массовые убийства стали нормой, они инспирируются политическими деятелями. Партия президента имеет свои отряды смерти – люди просто исчезают, и все. Скажу тебе откровенно, мы на пороге кровавого побоища, какого история Перу еще не знала. Я хотел бы ошибаться. Но увы, это правда!

Партридж отметил, что глубокий и мелодичный голос Серхио, человека невероятных размеров, действовал на собеседника, как всегда, гипнотически. Ничего удивительного, что он владел умами колоссальной аудитории слушателей – в Перу радио все еще оставалось основным средством массовой информации, гораздо более популярным и влиятельным, чем телевидение. Телевизор смотрели только состоятельные семьи в больших городах.