Вечерний Чарльстон

И Триест теперь просто кишел итальянцами, недовольными подобным положением дел – кого уволили из флота, кто потерял заказы и подряды, а кого просто бесило нарастающее присутствие австрийских военных. Многие из них стали сторонниками «Молодой Италии», организации, основанной Джузеппе Мадзини, чьей целью было освобождение Италии от иностранного гнета и объединение ее в одну страну.

Самого Мадзини я не знал – он жил в Лондоне и, по слухам, финансировался британским правительством. Но с членами его организации я пересекался в Париже – их привечал покойный Наполеон III, который поддерживал цели организации и ее членов. Естественно, все было не так просто, в обмен на определенные территориальные уступки в пользу Франции.

Когда итальянцам показалось, что Наполеон движется слишком медленно, у некоторых из них даже появились планы устроить на него покушение, и, если бы не приход к власти Наполеона IV, кто знает, чем бы все закончилось. После этого их поддержка и финансирование прекратились, и почти все «младоитальянцы» покинули Францию, а те, кто остался, сидели тише воды, ниже травы.

Но меня интересовали их члены и сторонники в Триесте. С одной стороны, они горели желанием отомстить австрийцам ничуть не меньше, чем мы. С другой, итальянцы по природе своей весьма безалаберны, болтливы и склонны к анархии, и я не стал бы им особенно доверять. А вот информацией они поделиться вполне могут, особенно если я получу ее через Ежи – самому мне среди них светиться не хочется.

Польская же диаспора может помочь мне в другом. Во-первых, они добудут все, что мне может понадобиться. Во-вторых, среди них есть люди, которые умеют держать язык за зубами и на которых можно положиться. И в-третьих, как я уже упоминал, у них есть точки пересечения с итальянцами, и через них я смогу узнать, где именно будут находиться Франц-Иосиф и Фердинанд-Максимилиан, а это – ключ к успеху. Может быть, среди них найдутся и те, кого я смогу взять с собой на акцию. Словом, поживем – увидим…

21 августа 1855 года.

Лондон, Букингемский дворец.

Александрина Виктория, королева

Объединенного королевства

Великобритании и Ирландии

Вообще-то август – лучшее время для времяпровождения в замке Балморал в Шотландии, далеко от смога, шума и грязи Лондона. Тем более что погода была солнечной, теплой и сухой – такое редко увидишь не только в Шотландии, но даже в Лондоне. Конечно, мне очень не хватало сэра Теодора, который в прошлом году сделал мою жизнь если не раем, то почти. Но этот неблагодарный русский предпочел мне, самой могущественной женщине в мире, какую-то профурсетку! Да, пригрела я эту змею у себя на груди…

Но мне почти хватало и Джона Брауна, моего любимого шотландского слуги, который пусть не умел так хорошо порадовать женщину, как сэр Теодор, зато не отвлекался на всяких разных девок. Конечно, краем уха я слышала, что, когда она в Лондоне, а он в Балморале, у него бывает то одна, то другая пассия, желающая разделить постель с любовником самой королевы. Но, пока меня нет, его не убудет – а вот когда я там, то будь добр, оставайся мне верен.

Конечно, с сэром Теодором я чувствовала себя совсем по-другому – я не хотела его делить ни с кем. Может быть, и зря я его заподозрила в измене и посадила в Тауэр, и в любом случае не нужно было выгонять Катриону – этим я сама подтолкнула Теодора в ее цепкие лапы. Но, узнав, что Катриона покончила жизнь самоубийством от несчастной любви, я заперлась в своем кабинете и начала от радости плясать – такого со мной до того не случалось ни разу.

Вот только этот болван Лионель де Ротшильд, пообещав мне доставить этого противного русского, не сдержал своего обещания. Сам виноват – иначе он бы получил наконец титул английского барона и осуществил свою заветную мечту. А я с горя отправилась в Балморал чуть раньше, чем обычно, чтобы побыстрее очутиться в объятиях Джона Брауна. Вот только сам процесс занимал у него меньше минуты, и я ни разу не испытала с ним того блаженства, которое мне дарил сэр Теодор. Впрочем, как говорится, птица в руке стоит двух в кустах – что в данной ситуации имеет двойной подтекст[102].

Десять дней назад Джон принес мне очередной пакет с почтой, доставленной из Букингемского дворца. По заведенной традиции, мне присылали только то, что секретариат в Лондоне считал достойным моего внимания – а такого было, как правило, немного. Вот и на этот раз в пакете были два письма от моего Альберта, два от Лионеля Ротшильда (их могли бы не пересылать, корреспонденцию этого еврея-индюка я буду читать в последнюю очередь), несколько бумаг от министров. И вдруг из стопки выпал конверт, на котором было написано: «Ее величеству лично в руки». Почерк мне показался смутно знакомым, но лишь смутно.

Вскрыв его, я увидела небольшую записку: