Вечерний свет

«У Иоганна Готфрида Гердера, в «Идеях»{155}, я читаю: человек в десятитысячном году своей истории рождается с теми же страстями, что и на втором году, и т. д. Конечно, то, что имел в виду Гердер под страстями, не обязательно должно иметь отношение к вине, о которой здесь идет речь. Но в этом я не так уж и уверен. Однако в тех же «Идеях» развивается концепция прогрессивной гуманизации. Какое это имеет отношение к нашей теме? Тема относится к недавнему прошлому, думается мне, и к настоящему. Итак, я скажу, что мне пришло в голову.

Литература, т. е. литература, о которой мы здесь говорим, ведет расчет с прошлым, прошлым в самом широком смысле и, стало быть, также и с его пережитками. Она делает это ради настоящего и, если угодно, будущего. То есть она хочет чего-то добиться.

Заучившие это молодые люди смогут даже перечислить те случаи, когда литературе это якобы удалось: когда позавчерашние книги, как это приблизительно говорится, стали вчерашними деяниями. Или, скромнее говоря: позавчерашние книги вызвали к жизни или ускорили вчерашние деяния. Ну, скажем, действенность французских просветителей в связи с революцией 1789 года.

Я никоим образом не отрицаю эту связь, я только нахожу, что в расхожих представлениях она выглядит слишком уж монументально и что эта монументальность является чисто умозрительной конструкцией, что факты выглядят по-другому, настолько по-другому, что они иной раз обескураживают того, кто изучает реальное воздействие литературы на эпоху.

Заглянем сперва ненадолго в исторические факты: штурм Бастилии не был штурмом. Люди вошли в неохраняемое здание и выпустили на улицу нескольких человек. Для этого не пришлось прибегать к оружию.

Гнев парижан был направлен против монархии, потому что говорилось, что король помешал доставке хлеба и муки в голодающую столицу и т. д. и т. п. …

Возьмем более близкий по времени пример. «Хижина дяди Тома». Книга, как я читал, не только имела чрезвычайно широкое распространение, но и обладала прямой действенностью. Сегодня, в свете расовой проблемы в Соединенных Штатах Америки, это кажется преувеличением. Рабства книга не уничтожила. Такие радикальные перемены не под силу одной литературе. Аналогичный пример: освобождение крестьян в прошлом веке было делом не гуманности, а индустриализации.

Возьмем новый пример: как я читал, на коллективизацию сельского хозяйства в Советском Союзе оказал решающее влияние роман «Поднятая целина». Книга вышла в 1932 году, причем ее первая часть. Вторая появилась лишь через много лет после войны. Внушительные тиражи, цифры книговыдач в библиотеках и т. д. Говорят что-нибудь такие цифры о действенности книги? Конечно. О воздействии романиста Шолохова на литературно заинтересованных лиц. А они между тем констатируют: роман не так хорош, как «Тихий Дон». Но не будем задерживаться и на этом примере».