Вечерний свет

— Может быть, познакомишь? — попросил его Евлампьев.

— А-а… ну да, а… конечно, — сбивающимся голосом проговорил Ермолай. — Конечно… Люда! — позвал он. И судорожно помахал в воздухе рукой: — Вот, познакомься… это мои… родители…

Не ее им, а их ей. Господи боже!..

— Емельян Аристархович,— снова поклонился Евлампьев.

Дверной проем был теперь полузагорожен Ермолаем, невозможно было подойти даже к порогу, и получалось, что он как бы выглядывает из-за сына.

— Мария Сергеевна, — вслед Евлампьеву, несколько запоздало проговорила Маша, подсовываясь ближе к двери и тоже как бы выглядывая из-за Ермолая, только с другого бока.

Женщина, коротко оглядев их, помедлила и слегка кивнула:

— Людмила.— В глазах у нее ничего не переменилось. — Ну вот и хорошо, Роман, — обращаясь к Ермолаю, сказала она. — Как раз. Очень даже удобно.

— Ага, ага,— совсем, как Евлампьев, быстро проговорил Ермолай. — Конечно… Мы вот, пап… мы вот тут, мам, ходили тут с Людой как раз…

— Погоди, — перебил его Евлампьев. Внутри у него все корежилось от острой, пронзительной жалости к нему: господи боже, какой смятый, дергающийся, раздавленный. — Погоди… раз уж мы встретились… раз произошло так… давайте зайдем к нам, благо совсем недалско — десять минут на троллейбусе…— Он говорил и все водил глазами с него на нее, с нее на него, боясь, что сейчас его оборвут и не дадут договорить. — А, Рома? Давайте! И обо всем уже у нас. А мы сейчас… мы буквально на две только минуты, и обратно… и вместе к нам. Людмила! — осилил он себя обратиться прямо к ней, и потешно же это, наверно, выглядело: высунулся из-за сына и кричит.Людмила, мы с женой приглашаем вас к себе. Сейчас вот, буквально две минуты —и мы освободимся, и… Ну пожалуйста! — попросил он, перебивая сам себя, потому что его испугало ее лицо: оно было все так же замкнуто-холодно, и ничего не отозвалось в нем на все произнесенные им слова.

— Пожалуйста, идите, куда вам нужно, мы не держим, — пожимая плечами, сказала она, будто речь о том только и шла, что им нужно ненадолго уйти.

— Но вы, Людмила, вы, пожалуйста, подождите нас! — Евлампьев услышал, какой умоляющий у него голос. И взял Ермолая за локоть.Слышишь, Рома?! Подождите, прошу вас!

Ермолай, отведя глаза, переступил с ноги на ногу.

— Ну, идите, идите, — хмуро проговорил он. — Давайте…

Было видно, что ему и в самом деле хочется, чтобы отец с матерью поскорее ушли.

Старухи на скамейке со счастливым любопытством на лицах молча наблюдали за ними. Евлампьев повернулся и быстро, не оглядываясь, пошел в глубь подъезда, к лестничному маршу.

За спиной он услышал Машины шаги.

Они молча поднялись к квартирам, Евлампьев посмотрел на номера — двадцать первая, двадцать вторая… по четыре квартиры…

— Пошли,— махнул он рукой наверх.— Четвертый этаж.

Они стали подниматься, все так же он впереди, Маша чуть отставая, в голове крутилась, рвалась наружу окрошка из междометий: «Да-а!..», «Однаако!..», «Надо же, а!..» — но он боялся произнести что-либо — вдруг услышат снизу.

Они поднялись к окну, на узенькую площадку между маршами, и здесь он повернулся, и Маша следом тоже тотчас остановилась и, опережая его, с возбужденно-блестящими, смятенными глазами, проговорила таящимся шепотом:

— Однако, а?!

— Да-а… однако! — подхватил он согласно.

И больше ничего он не мог сказать, не было в нем больше никаких слов.

Они снова стали подниматься, прошли еще марш, и Маша сказала ему в спину, уже погромче:

—Характер, по-моему, ого-го!

— Да-а, кажется…— переведя дыхание, ответил Евлампьев.

— Тот еще характер, тот,подтверждающе, будто он не согласился с ней и его нужно было убеждать, сказала Маша. И проговорила через паузу с оживлением: — Смотри-ка ты, и эту… ну, Ермолаеву, — Людмилой, и жену Хваткова — тоже. Хм. Интересное совпадение!..

Почему-то она любила подобные вещи — такие вот случайные совпадения, — словно бы в них мог содержаться какой-то тайный смысл.

За дверью послышались быстрые мелкие шлепки босых ног, замерли, и детский чистый голос спросил со звонкостью:

— Кто там?

«Сын, видимо», — с непроизвольной улыбкой умиления подумалось Евлампьеву. Он глянул на Машу и встретил ее точно такой же ответный взгляд.

— А мама дома? — все так же невольно пригибаясь к этому прозвучавшему из-за двери детскому голосу, спросил он.

Голос чисто и звонко начал что-то, но тут же оборвался, перебитый другими, тяжелыми взрослыми шагами, и дверь, хрюпнув язычком замка, открылась.

Там, за порогом, в полусумерках прихожей стояли, одинаково взявшись за торец отъехавшей вглубь двери, длинноволосо, красиво подстриженный мальчик, один к одному маленький Хватков, и тонколицая, с заострившимися скулами, но с тяжелым упругоналитым телом женщина, мальчик впереди, она позади, мальчик глядел на них снизу вверх с интересом и ожиданием чего-нибудь необычного, что вдруг сможет сейчас произойти, женщина — с торопливо-деловитым, сосредоточенным видом, это вот только и было в ее глазах — выражение необходимости совершить для нее лично нисколько не нужное дело, совершить поскорее — и забыть.

— Людмила? — спросил Евлампьев.