Вечерний свет

Воду и в этот, Гали с Федором, и другие, рядом расположенные сады давала специально пробуренная артезианская скважина, вдоль дорожек тянулись поржавевшие от времени, бурые водонапорные трубы, но краны на линии были установлены редко и не обычные, а с широкой зубчатой горловиной — под пожарный рукав. Сделано это было, как объяснял Федор, чтобы вода расходовалась без излишней щедрости и чтобы хозяева близлежащих участков не поливали бы свои участки прямо из шлангов, надевая их на носик крана.

На некоторых участках виднелись люди — мелькали платья, рубашки, обнаженные тела, — слышались голоса. Днем столько народу не было.

— Поливать приехали, — ответил Федор на вопрос Евлампьева.По нынешней жаре горит все знаешь как? Некоторые прямо каждый день ездят.

— Да ну? — удивился Евлампьев.

— Ездят. Кто ночевать остается, кто приедет и уедет — специально. Знаешь, как некоторые тут за свон ягоды-фрукты костьми лечь готовы? Что ты! Да у них же в этом смысл жизни.

— Да-да, да, — согласно кивнул Евлампьев. — Знаю. Сам знаю таких. И никогда их не понимал. Ну, не можешь без земли — так поезжай, живи себе в деревне.

— Э, не прав! — усмехаясь, протянул Федор. В деревне колхоз или совхоз, а ему личная, своя земля нужна, только тогда в ней для него смысл появляется.

— Да-да, да, — снова соглашаясь, поспешно проговорил Евлампьев.— Точно. Очень точно сказал. Очень…

Действительно, очень. И как все просто. А он-то никогда почему-то до этого не додумывался. Наверно, потому, что в самом никогда не возникало подобного. Оттого, что никогда не знал земли, не работал на ней по-настоящему? Да пожалуй, нет… Вот ведь Молочаев… тогда, на лестничной клетке, они стояли, двое еще с ним, курили… ему без личного автомобиля жизнь не в жизнь, вот купил — и только после купли себя человеком почувствовал… это ведь все то же самое, одинаковое, только по-иному…

У крана с ведрами в руках стояло несколько человек. Вода лилась из широко оскаленного горла мощной, тугой струей, и ждать пришлось совсем немного.

По первому разу Евлампьев все же перехватил — налил до самого края, — и идти было тяжело.

Они вылили воду в ванну, вкопанную до половины в землю на дальнем конце участка,вода прожурчала, поплескалась, закрыла дно — и пошли обратно.

Для полива у Федора был ручной насос со шлангом. Он закрепил насос на краю ванны, размотал шланг, надел на него расширитель и крикнул Евлампьеву от грядок:

— Давай!

Евлампьев работал ручкой — туда-сюда, туда-сюда,в насосе что-то поскрипывало, почавкивало н хлюпало. Федор, распустив живот, ходил вдоль грядок с бьющим в зеленые заросли укропа, петрушки; салата, редиса, репы, клубники серебристо играющим на свету снопом воды. таскал за собой шланг, перекидывал его быстрым, наработанным движением руки с одной межи на другую и время от времени, когда нужно было перейти подальше, кричал:

— Остановись качать!

Евлампьев останавливался, сноп воды в руках у Федора обвисал и исчезал, делаясь сбегающей с нижнего края расширнтеля немощной витою струйкой, Федор переходил на нужное место и махал рукой:

— Давай!

Евлампьев снова начинал качать, смотрел, как струйка вдруг исчезает, враз смененная ударившим из отверстий снопом. а сам сноп набухает, крепчает и вот бьет с тугим. сильным напором, смотрел на небо, — солнце уже опустилось за лес, виднеясь в верхушках самой маковкой, горизонт над ним перетягивали мглисто-малиновые облака, а облака, пасшиеся ближе к центру купола, были обведены светящейся золотой каймой. будто в нимбе. суотрсл на женщин, возившихся сейчас на террасе с ужином, и снова думал о Молочаеве и об этих вот, которым, как Молочаеву без автомобиля, жизнь не в жизнь без личного, их собственного клочочка земли… Да почему же все-таки ему никогда не требовалось ничего подобного, не хотелось никогда, не тянуло… жил и жил, работал… н работа, она именно. и являлась его личным делом, его владением, хозяйством его… и какое ощущение жизненной полноты, высшей осмысленности каждого дня давала работа над первой, опытной установкой криволинейной разливки, хотя, конечно, никогда не обольщался насчет собственной роли, значения, так сказать, своей личности в ее создании… И никакой выгоды, ни прямой, ни косвенной,никакой! — не было ему от того, что упахивался тогда прямо как в войну, — до десяти, до одиннадцати часов просиживали в конструкторском за кульманами, но хотелось, не в труд выходило, скорее даже душа жаждала, и, что говорить, пожалуй, это одни из самых счастливых годов.

— Эй! — услышал он насмешливо-иронический голос Федора.Чего качаешь? Вода-то уж кончилась

Евлампьев посмотрел в ванну — она совсем опустела, только на дне осталось немного воды, которую шланг не мог уже всосать в себя.