Вечером осени

– Станови-и-ись, второй взвод! – орёт сержант. – Инструмент – в палатку! Возвращаемся в роту!

Смотрю на Зубова. Тот с завистью глядит на меня и машет лопатой. Сержант его взвода ещё час назад ушёл в чепарь и пропал.

Сидим в кубаре, пришиваем именные бирки к форме.

– Ножниц-то нет, мля, – говорит Орлов. – Эй, Буян! Дай заточку!

Тувинец, лыбясь, тянется и вынимает из подошвы заострённую ручку от ложки.

Хотя бы раз в неделю я дозваниваюсь до тебя. Рассказываю, как мне тут, слушаю твои новости, вспоминаю, мечтаю…

– А давай сделаем ребёночка? – спрашиваешь ты и смеёшься.

– Давай, – отвечаю я, – Мальчика или девочку?

– Девочку.

– Как назовём?

– Не зна-а-аю…

– Ксюша?

– Нет…

– Анжела?

– Нет!

– Мила?

– Может быть…

– Всё, запомнил. Как только вернусь – сразу сделаем.

– Дима!

– Тридцать шесть и шесть! – говорит сержант и передаёт градусник мне. Я встряхиваю и зажимаю под мышкой.

– Палец! – говорит сержант, сфотографировав. Протягиваю и получил грамм виферона, мажу в ноздрях, затем отдаю градусник.

– Хм, – Сержант хмурится. – Тридцать семь! Сходи помой подмышки и вновь смерим. Шагом марш!

Впервые за службу попадаю в кАличку – не прохожу вечернюю термометрию. Лежу в палате с болью в заднице от укола антибиотика, пытаюсь уснуть.

– Эх, Паха, – слышу шёпот с соседней койки.

– Чего, – отвечают шёпоту.

– Знаешь, восьмой месяц торчим в части. А у меня жена дома, сын маленький.

Паха молчит.

– Как-то ездил я в Москву, – продолжает шёпот, – поработать вахтой. И такую тёлку встретил… Только пальцем по ней проводил – текла. Ну, думал, к чёрту жену, спиногрыза к чёрту. Вернулся домой, развестись и вещи забрать.

Паха молчит.

– Развод не дали. Но вещи швырнули в ебало.

Тишина.

– Стою я в дверях с сумкой на плече, держусь за ручку и смотрю: старые в комнате сидят, жена стоит, пелёнку обоссанную держит, мелкий ползает…

– И? – спрашивает Паха наутро.

Шёпот, принадлежащий сухому узбеку, сразу понимает и отвечает:

– Остался я, хуль.

– Живее, солдаты-ы! – орёт комбат. – Скорх-о новх-ый год, а вы всё сиськх-и мнёте!

– Сам бы помял, – тихо говорит Зубов, разбивая лопатой лёд на дороге. – Посмотрел бы я на него.

– Почти всё, – говорю, пытаясь подбодрить. – Оглянись: вон, сколько сделали.