Вечная история

Когда операция завершилась, я осмотрелся. На глаза мне попалась одна из смертниц. Статная красивая женщина, завернутая в пояс из пластида. Меня заинтересовал взрыватель – он был устроен так, чтобы сработать от сжатия, хотя, по стандартной конструкции, должно быть наоборот. Проще говоря, если человек гибнет, пальцы расслабляются и заряд взрывается. Все-таки эти шакалы, очень берегли свои жизни, хотя, абсолютно не ценили чужие. А еще волками себя называют, понавешали взрывчатки на баб, а сами подальше обосновались. Нет, шакалы они и в Москве шакалы.

Подробности закладки фугасов меня не интересовали. Это написано во всех учебниках по минному делу. Я вздохнул и медленно направился к выходу. Мы сделали все, что могли. Кончился еще один страшный день. Я невольно подумал, сколько же мне еще таких дней предстоит пережить, и, может быть, впервые, по настоящему понял, почему вампиры ложатся в спячку…

***

– …Итак, – начал Батя, обводя нас внимательным взглядом, – жду подробного доклада.

Мы, вместе с Катькиным учителем, который встретил нас в аэропорту, сидели в его кабинете, ожидая разбора бразильских и московских полетов.

– Информация подтвердилась, – четко доложил Ермоленко, – в Америке, действительно, было не менее двух интересующих нас центров. Но, наши оппоненты, тогда, так ничего и не нашли.

– Уверен?

– Так точно!

– Вольно, – буркнул полковник, – где документы?

Ермоленко коротко глянул на Катьку и она, выудила из кармана точную копию того диска, который уничтожила в Москве. Батя одобрительно кивнул и спрятал его в сейф.

– Хорошо поработали, – удовлетворенно произнес он, – если бы еще саму лабораторию найти.

– Этим уже занялись, – ухмыльнулся Ермоленко, – местные ребята всю сельву прочешут. Если хоть что-то осталось, они обязательно найдут.

Полковник понимающе опустил веки. О Москве он говорить не стал. Все и так было ясно. Затем, Батя накормил нас и мы распрощались.

– Вы куда сейчас? – поинтересовался Катин учитель, надевая куртку.

– Домой, – улыбнулся я.

Неожиданно я перехватил его печальный взгляд. Одной секунды мне оказалось достаточно, чтобы понять, каким ударом для него оказалось мое появление в Катькиной жизни. Теперь, когда она пришла в себя после развода, он надеялся, что она останется с ним, не только как ученица, но и как спутница жизни. Меня обожгла его боль и готовность отказаться от своего чувства, чтобы она была счастлива. Пусть и не с ним. Мне стало неловко. На мгновение я почувствовал себя в чем-то виноватым. Он явно все понял, печально улыбнулся и потрепал меня по плечу. Ермоленко одобрительно кивнул и увел его с собой.

Мы с Катькой переглянулись. В какой-то миг между нами возникла неловкость, но тут же рассеялась.

– К кому идем? – лукаво улыбнулась она.

– Как скажешь.

– Тогда ко мне. Я ближе живу.

Мы поцеловались и пошли. Минуты через две я не выдержал и задал вопрос, который уже давно мучил меня.

– Кать, из-за чего, все-таки, этот сыр бор? Я так и не понял, почему все так волнуются.

– Очень просто, – она вздохнула, – про наны ты, конечно, знаешь. А вот знаешь ли ты, что именно благодаря им, возможна такая мощная связь между учителем и учеником. Ведь, по сути дела, это кровная связь, которая в тысячи раз сильнее, чем биологическое отцовство. Именно благодаря этой связи учитель может контролировать своего птенца…

– А я могу чувствовать, что с ним происходит! – перебил я ее, вспомнив отлучку Ермоленко в Косово.

– Верно! Это больше всего напоминает… – она запнулась, пытаясь объяснить более доступно, – ну, когда рождается ребенок, он получает от родителей случайный генетический набор. А у нас все и проще и сложней. Мы получаем неизмененные наны своего учителя. В некотором смысле, почти прямое клонирование…

– Ты хочешь сказать, что все наны одинаковые? Но мы не похожи на инкубаторских цыплят. К тому же, зачем тогда искать начальный материал. Любой из нас, в таком случае носитель оного.

– Если бы все было так просто. Ни о каких исходных материалах речь здесь не идет. Дело в том, что наны очень пластичны и приспосабливаются к телу нового носителя, хоть происходит это очень медленно. А основная информация, полученная тобой от учителя, остается неизменной еще дольше. Это, считай, своеобразный поводок. Поэтому птенец становится полностью самостоятельным только после того, как наны завершают процесс приспособления к организму нового хозяина. Иначе говоря, когда набранная тобой информация уравновесит или превысит его данные.

– И сколько ждать? – не выдержал я.

– Лет пятьсот. Иногда чуть больше или меньше. Зависит от ученика.

– Ты хочешь сказать, что отец еще птенец? – я споткнулся от удивления.

– Скорее всего, – спокойно отозвалась она, – хотя, судя по всему, лет через сто пятьдесят, Батя его выпустит из-под крыла.

– Ни фига себе! А почему я этого не знаю?

– А ты не врач, – Катька насмешливо фыркнула, – зачем тебе этой ерундой голову забивать?

– Ага! – покивал я, – А как же тогда право на ученика? Неужели его дают несовершеннолетним?