Пару раз посетив Польшу, Казимир сделал вывод, что поляки выродились в склочных болтунов, которые только и знают, что перебирать старые обиды и окончательно перестал там появляться. Не испытывая большой любви к русским он считал, что полякам надо быть благодарными, хотя бы за то, что Сталин, вопреки Рузвельту и Черчиллю, сохранил Польшу как государство.
Сегодняшние события – переворот в Польше и выход ее из «Варшавского договора» он воспринял спокойно. Чем заканчивается самостоятельность Речи Посполитой он уже видел. И вообще, Казимир искренне считал, что гоноровость лучше всего живет там, где ее нет. В Польше же таковой слишком много, индивидуальность теряется…
…А майор резвился во всю. Он демонстративно мотался по всему Крыму, налаживая контакты со всеми Магистрами, Мастерами и Кавалерами. А еще, повадился выезжать в Ялту и гулять по набережной в гордом одиночестве, без охраны. Исключение он делал только для меня, поскольку я безапелляционно заявил, что от меня он не отделается, и для того чтобы я не ехал с ним, ему придется меня убить. Майор подумал и махнул рукой. Я понимал, что он дразнит противников, давая им возможность высунуться и совершить ошибку. Но в ложе сидели тоже не дураки, и на провокацию учителя не поддавались. А вот меня в одну из прогулок ожидала неожиданная встреча.
Октябрь был на диво теплый, хоть и дождливый. Мы с учителем наслаждались последними солнечными деньками, лениво бродили вдоль моря не обращая внимания на базар, который теперь был везде. Я настолько привык к лоткам, ларькам и просто торговкам, которые плотной стеной заполняли все улицы, что просто не видел их. Так же мимо сознания пролетала, так называемая, музыка, которая звучала повсюду. Гнусавые голоса славили паханов, урок и путан. Только изредка кое-где прорывались песни «Любе», которые не боялись петь о вечных ценностях. И вот, из этой орущей, поющей и торгующей толпы меня окликнули:
– Ваня! Горлов!
Я с недоумением обернулся. От ближайшего лотка, установленного на пузатой клетчатой сумке, на меня изумленно смотрела моя классная руководительница. Я растерянно покосился на учителя. Ермоленко вежливо молчал, ожидая дальнейшего развития событий.
– Августа Семеновна! – не веря своим глазам, пробормотал я.
Я действительно не ожидал увидеть ее здесь. Тем более что Ялту она терпеть не могла. А теперь она не просто здесь, на набережной, но и, явно, торгует всякой ерундой.
– Узнал! – тем временем улыбнулась она, – А я смотрю, ты или не ты. Сколько же мы не виделись?
– Лет десять, – вздохнул я и уловив ее любопытство, добавил, – познакомьтесь. Это Августа Семеновна, мой классный руководитель, а это, – я на секунду запнулся, – мой отец, Петр Сергеевич.
Учитель судорожно вздохнул, но не успел ничего сказать, так как Августа сразу обрушилась на него с восторженным кудахтаньем. Она так рада познакомиться! Это так замечательно, когда отец и сын встречаются! Я такой хороший мальчик! Армия пошла мне на пользу, так возмужал! Похорошел!
Я краснел, майор терпеливо пережидал бурю восторгов, стараясь уловить просвет в ее речах, чтобы хоть что-то сказать. Наконец, Ермоленко сумел втиснуть пару слов благодарности. Августа Семеновна благосклонно отнеслась к его словам, так была переполнена встречей и знакомством. Обычно она возмущалась, если ее перебивали до окончания выступления. А учитель, закрепляя успех, пригласил ее в ближайший ресторанчик. Она с достоинством согласилась, предварительно извинившись и торопливо собрав свою торговую точку.
Сидя за столиком, я с удовольствием слушал их. Вот уж не думал, что кто-нибудь сможет найти к ней подход настолько, что она снизойдет до беседы. Видать ей пришлось очень тяжело. Разговор, между тем, подтвердил мои догадки. Августе пришлось уйти из школы – зарплату там просто не платили. Она, как и многие наши сограждане пыталась подработать «челноком», но это у нее не очень получилось. Вот и сейчас, в Ялте она досиживала последние дни, пытаясь на остатках отдыхающих хоть что-то заработать.
Я грустно задумался. Развал Союза сильнее всего ударил по старикам и детям, калеча судьбы и души. Но тяжелее всего пришлось нашему поколению. Развал выбил почву из-под ног, лишил опоры и уверенности в будущем. От печальных мыслей меня отвлекла Августа, обратившись ко мне:
– Кстати, Ваня. Ты помнишь Сашу Липного?
– Помню, – буркнул я.
Еще бы мне не помнить. Начиная с первого класса, Сашка травил и доставал меня непрестанно. Не помню дня, чтобы мы с ним не поцапались или не подрались.
– Похоронили его, почти год уже.
Я оторопел.
– Он же здоровый бугай был. Подстрелили что ли?
– Сердце, – пригорюнилась Августа, – врачи сказали, сердце не выдержало. А еще перед этим от него жена ушла, с дочкой. – Посмотрев на мою ошарашенную физиономию, она добавила, – Да из вашего класса он не первый, почитай человек десять уже ушло.