Кроме того, несмотря на свою приверженность к коньяку, рому, мадере, хересу, абсенту, а также пиву и водке, Зина был неплохим репортером. Цепким, внимательным (когда не пьян), с бойким и остроумным пером. Да и человеком хорошим. Никому в голову не пришло, но только он догадался и сумел передать мне вечером в камеру через знакомого дежурного городового четыре бутерброда с полукопченой колбасой и бутылку холодного сладкого чая. Бутылку городовой оставил себе, ссылаясь на то, что не раз был свидетелем превращения таковой в оружие, а вот чай благосклонно перелил мне в жестяную кружку и подал сквозь вертикальные прутья решетки. Впрочем, я был более чем уверен, что его благосклонность подогрета соответствующей мздой, и даже поначалу сказал себе не забыть отдать Зине долг по выходу на свободу. Но затем вспомнил, сколько раз Зина одалживал у меня без возврата мелкие и не очень суммы на выпивку, и решил не беспокоиться по пустякам.
Таким образом, мне удалось поужинать и даже позавтракать, потому что два бутерброда я съел перед сном (терпеть не могу ложиться спать на голодный желудок) и два оставил на утро.
На удивление самому себе, спал я без задних ног. Хотя, казалось бы. Голые дощатые нары без подушки и одеяла – не самая лучшая постель. И тем не менее. Проснулся хоть и слегка с помятыми боками, но вполне отдохнувшим. Походил по камере из угла в угол, помахал руками и сделал несколько наклонов и поворотов туловища по системе Мюллера, чтобы размять мышцы и разогнать кровь.
Затем доел бутерброды, допил чай. Посмотрел на часы. Они показывали восемь утра. Делать было решительно нечего, и я принялся заниматься тем же, чем и вчера вечером. А именно: размышлять о невероятных событиях, в которые оказался втянут за последние несколько дней и ночей.
Несколько?
Я прикинул. Сегодня было двадцать третье сентября, утро. А вся эта чертовщина с вампирами и двумя почти одинаковыми мирами, разделенными невидимой преградой и разнесенными во времени на сто с лишним лет, началась девятнадцатого. Точнее, ночью двадцатого, когда я через таинственный проход между мирами попал в Княжеч будущего.
Это что же, всего три дня прошло, сегодня четвертый?! Получается, так. Однако. Полное ощущение, что все это случилось, минимум, неделю назад… Знакомое ощущение. Так всегда бывает, когда количество событий на единицу времени переходит средний показатель. И чем неординарнее и удивительнее события, тем сильнее меняется субъективное восприятие времени.
Интересно, как город пережил эту ночь? Черт, хуже всего неведение. И невозможность помочь. Единственный человек, который знает, что происходит, и его прячут за решетку. Все правильно, это по-нашему. С другой стороны, их можно понять. Прямо и честно скажем – можно. Архивариус Иосиф Казимирович Белецкий убит? Убит. И подозрение легко падает на меня по известным причинам. И еще Яруч. Он пропал, а нас видели вместе. И он занимался делом Белецкого. Н-да, дорогой мой Ярослав Сергеевич, сказал я себе в очередной раз, сейчас на тебя сразу два мокрых дела повесят и будут выбивать показания по Леславу. Как ты убил сыщика Яруча, подлец, репортеришка, грошовый щелкопер, чернильная душа и где дел тело?!!
И в морду, и в морду.
Хм, что-то воображение разыгралось, право слово. Полиция у нас, конечно, не сахар и мед (покажите мне другую, она везде одинаковая), но не до такой степени. Бить вряд ли станут – побоятся скандала. Во всяком случае, не сразу…
Потянулось время. В четверть десятого утра дежурный городовой принес мне кружку чая с сахаром и не первой свежести, но вполне съедобный калач. Городового звали Ефрем, мы были знакомы – сталкивались пару раз в ходе моих репортерских расследований, и относились друг к другу нормально. Без особых симпатий, но и без неприязни. Вчера, когда меня привезли, дежурным был другой городовой, мне не знакомый (хорошо, что его знал Зина), видимо, Ефрем его только что сменил. Мы немного поболтали о пустяках, но все мои попытки выяснить хоть что-то по поводу моей дальнейшей судьбы и событий в городе натыкались на железное полицейское: «Не могу знать, господин Ярек, ждите, начальство разберется».
Мало-помалу стрелки часов подобрались к двенадцати. Мне становилось скучно. Человек я по натуре живой, деятельный, и сидеть взаперти без дела, да еще и с неясными перспективами на будущее, оказалось настоящей пыткой. Конспект сенсационной статьи я набросал в блокноте вчера вечером (писал шариковой ручкой из Княжеча будущего и получал искреннее наслаждение), и теперь мне решительно нечем было заняться.
В двадцать минут первого у моей решетки, на которой, кажется, я успел изучить все ржавые пятна, появился Ефрем и зазвенел ключами, открывая замок. Я сел на нарах.
– Выходите, – сказал дежурный городовой. – Там за вами пришли.
– Кто?
– Господин старший агент из сыскного отделения, Леслав Яруч, знаете такого? И с ним еще двое. Один вроде как цыганских кровей, бедовый, а второй длинный, худой, но жилистый, что твой бурлак с Волги. Одеты чудно, а у Яруча горло бинтом перехвачено, не говорит, записки пишет.