Вечная мерзлота

– Яков Семеныч говорит, вы по Турухану собираетесь целый караван поднять? А почему другие не могут? В чем сложность? – лицо у Баранова было умное, и спрашивал он не просто так.

– Большие суда по Турухану не поднимались, нужды не было. Мы впервые пойдем…

– Налейте, Яков Семеныч, – кивнул на пустые рюмки Баранов. – Так-так, интересно!

– Лоцию составим на сложные места, вешки дополнительные выставим… у меня осадка морская – два шестьдесят! Если с караваном пройду – любые буксиры можно будет использовать.

– Ну, удачи вам! – Баранов выпил, чуть сморщил нос и спросил: – Сколько вам лет, капитан?

Белов не успел выпить, опустил рюмку и, слегка покраснев, ответил:

– Двадцать два, товарищ полковник…

– Пейте-пейте! Видите, товарищ начальник политотдела, – Баранов бросил снисходительный взгляд в сторону Штанько, – какие кадры у нас растут! Вы ведь уже орденоносец?

– Так точно, – Белов опять отстранился от рюмки.

– А вы не хотите, чтобы у них театр был! – полковник снова скосился на Штанько. – Где же им в такой глуши к культуре приобщаться? Мы ее и должны создавать! Вы, товарищ Белов, бывали в нашем театре в Игарке?

– Так точно! Мне очень нравится!

– Какие спектакли смотрели?

– Все видел. «Раскинулось море широко», «Вас вызывает Таймыр», «Московский характер»…

– Ну что, товарищ майор?

Штанько угрюмо жевал колбасу, поморщился небрежно:

– У меня и других дел хватает, товарищ полковник! В этом театре двести человек… и почти все заключенные. Они на сцену выходят, а что у них внутри?

– Вот переведут меня с этой стройки, и изничтожите вы их немедленно, – Баранов говорил спокойно, с прищуром глядя прямо в глаза Штанько, достал папиросу и стал неторопливо закуривать, – очень вы скверно к артистам настроены, а их признали лучшим театром во всем Красноярском крае! И дом культуры в Ермаково готов. Лучше, чем в Игарке!

– Дом культуры сдали, а охране жить негде! – Штанько покраснел. – В Игарке свой городской театр был, работали люди много лет! А потом прибыли эти… они, конечно, артисты центральных театров, а для меня они зэки! А те, что тут работали, – честные советские люди! Герои Крайнего Севера! И их, ради вашего арестантского театра, уволили! Очень неприлично получилось, товарищ полковник! По мне, так там половину надо в шахты отправить! Прямо завтра!

– Вы мне это уже раза три говорили, а вот молодому капитану нравится! И в Ермаково, уверен, есть люди, которые вообще никогда театра не видели.

– Конечно, – радостно поддержал полковника Белов.

У Штанько морда стала совсем бурая. На Белова он не смотрел. Закусывал, громко хрустя квашеной капустой.

Тихо поздоровавшись, вошла Николь. Поставила стаканы, заварочный чайник, быстро развернувшись, достала из-за двери большой чайник.

– Осторожно, горячий! – предупредила, мило улыбнувшись. И вышла.

– Вот это официантка у тебя, капитан! – поразился полковник. – Где взял?

– Ссыльная латышка, – неожиданно заинтересованно предположил Штанько.

– Не латышка… еврейка, – не согласился Баранов, – еврейки такие бывают, очень хорошенькие.

– Одна на тыщу! – скривился Штанько. – Лучше наших баб… по всему миру поискать!

Белов напрягся, краской пошел по щекам.

– Разрешите идти?! – голос выдавал Сан Саныча, Баранов это заметил.

– Не обижайтесь, капитан, мы по-доброму. Может, это ваша жена? Извините в таком случае! На красивых женщин всегда обращают внимание – у них доля такая! У меня жена тоже красавица!

В Ермаково пришли в два ночи, поставили баржи, учалились и легли спать. Белов ворочался на своей узкой койке – сна не было ни в одном глазу. И такой уже была третья ночь. Никогда не было так тяжело и непонятно.

Он пытался навести порядок в душе, думал и думал, но только больше запутывался. Все сошлось – радостное, всегда волнующее начало навигации, Николь, которую Габуния привез за три дня до отхода. Пришлось на глазах экипажа увольнять уже принятую на работу матроску, ему было стыдно. Николь оказалась другой, чем он ее помнил, и он уже не знал, хорошо ли, что она у него на борту. Иногда ему так неспокойно становилось от навала мыслей, что он с облегчением думал, как хорошо бы было, если бы на ее месте была любая другая матроска.

Но вечером, когда Баранов положил на нее глаз, Сан Саныч вдруг ощутил, что уже отвечает за нее. Как следует отвечает, как мужик, и что она это чувствует и надеется на его защиту.

Баранов был всесильным хозяином в этих краях, со своей авиацией и флотом, даже со своим театром, человеком, которому сам Сталин подавал руку. Сан Саныч вспоминал орденские планки на кителе Баранова – два ордена Ленина, два Красного Знамени, Красной Звезды, еще какие-то… Баранов спокойно мог забрать у него ссыльную матроску, но его Белов не боялся, в голове невольно возникало сухое лицо старшего лейтенанта Квасова, вместе с трусливыми душевными судорогами возникало. Именно оно и не давало заснуть.

Квасов вызвал Белова на следующий день после приезда Николь. К себе в кабинет, повесткой, которую солдат принес домой, и все это видела Зинаида.

– Ты что, поиграть со мной решил, фраерок?! – Квасов отодвинул бумаги.