Вечная мерзлота

– Так не давайте! – возмутилась Фрося.

– Они с комендантом кореша, Анна иногда задерживается с отметкой… Начальство, короче. Да и мне всего этого хозяйства, – он кивнул на свой большой двор, – не положено заводить, разрешения брать надо. На землю, на строительство, на покосы… Хрен с ним, с этим бензином.

Валентин задумался глубоко, потом встряхнулся, достал папиросу:

– С таких, как этот, сука, Пал Палыч, все как с гуся вода! Его как директора совхоза десять раз уже посадить должны были. Целый гарем завел из ссыльных девчонок… И женатый ведь! Жена наглая, еще хуже его. Вся деревня об этом знает, и ничего! – он закурил наконец папиросу и стал подниматься из-за стола. – Может, там, наверху, заповеди Господни переписали давно? Нам только не сказали!

На другой день вышли рано, капитан буксира торопился. Утро после вчерашнего шторма было пасмурное, холодное, сизые тучи летели с Северного Ледовитого. Шкиперская избушка остыла без печки, и спать было холодно. Сели пить чай. Горчаков все время зевал, прикрывая рот рукой и извиняясь, но удержаться не мог. Фрося, как всегда, была бодра, вскипятила чайник на улице, на очаге, поставила на стол кружки, свежий хлеб, что дала Анна, молоко. Села напротив.

– Вы меня простите, Георгий Николаевич, но я все думаю: чем же вы живете? Вы вчера начали говорить… – Фрося была мастерица на неожиданные вопросы, смотрела прямо в глаза. – Мы ведь скоро расстанемся.

Георгий Николаевич поморщился, отпил из кружки:

– Ничего умного, Фрося, вы от меня не услышите…

– От жены и детей отказались… Вы же их любите… – Фрося говорила медленно, изучала Горчакова. – Я сначала решила, что вы предатель своей семьи, но потом ясно увидела – вы все время о них помните. Я в этом уверена. Все время переживаете эту разлуку!

– Это все сложно… сложнее, чем вы думаете…

Георгий Николаевич снял очки, близоруко прищурился, протирая их. В окно блеснуло низкое, из-под туч пасмурное утреннее солнце. Блеснуло, осветило внутренность избушки и вскоре снова ушло за тучи. Фрося притихла, подняла грустные глаза на Горчакова. Все рассматривала его. Мошка ползала по круглым потертым дужкам его очков, Фрося дернула рукой, чтобы согнать, но удержалась. В свете лампы, невыспавшийся, он казался уставшим и старым.

– Расстанемся скоро, а я к вам привыкла… – она отвела глаза. – Дайте мне папиросу!

Горчаков взял пачку и посмотрел на нее с вопросом.

– Дайте! Мне хочется сделать что-то такое, что делаете вы…

Горчаков достал папиросу. Фрося взяла, не зная, как с ней обращаться. Трогала пальцами.

– Влюбиться бы в такого, я не вас имею в виду, вы любите свою жену, это понятно. Но в такого же… Так и не пойму, что в вас хорошего? Вы ведь не мой герой, а вот… меня к вам тянет, не хочется расставаться.

– Бог с вами, Фрося, не выдумывайте из меня ничего…

– Но вы правы, я ведь тоже так считаю, человек должен жить достойно того, каким нас создал Господь. Быть мужественным, честным… добрым, конечно… все это очень трудно. Вы не стали работать в Норильске, чтобы иметь возможность оставаться таким.

– Каким?

– Честным.

Горчаков улыбнулся, забрал у Фроси так и не подкуренную папиросу и сладко зевнул:

– Вы очень славный человек, Фрося, вы намного мужественнее и честнее меня. Ей-богу!

Фрося молчала задумчиво.

– Как, кстати, называется книга, которую вы пишете?

Фрося все думала о чем-то, подняла на Горчакова умные и грустные глаза:

– «Сколько стоит человек».

48

В конце сентября капитану Белову с его «Полярным» опять выписали работу в Енисейском заливе. Он пошел в Управление, но начальник только руки развел и опасливо показал глазами на потолок – распоряжение пришло из Ермаковского управления речного транспорта. Это означало, что к Николь Сан Саныч уже никак не попадет в эту навигацию.

Он вернулся на буксир, посидел с Фролычем в своей каюте и в тот же вечер улетел в Ермаково на самолете. Старпом взял на себя командование буксиром и повел караван барж в Сопочную Каргу. В Управление ничего не сообщали – это было серьезное нарушение.

Николь уже спала. Проснулась от его прикосновения и не испугалась, а тут же села, стряхивая с себя сон, волосы поправляла и сурово вглядывалась в его лицо:

– Саша, Сашенька… – зашептала, наконец, хватая его за шею, – ты мне сейчас снился, я тебя видела… Саша, Сан Саныч мой прекрасный! Это ты!

Она обнимала, искала его губы, Сан Саныч встал на колени, обнял ее.

– Ты надолго?

– Я?! – глупо переспросил Сан Саныч, не зная, что сказать.

– Тихо! На сколько ты приехал? И «Полярный» здесь? Ребята? Видел, какую новую пристань для вас построили? Ты заберешь нас?

Сан Саныч весь полет придумывал ответы на эти вопросы и не придумал. Пока летел, ему нравился его безрассудный поступок, он чувствовал себя мужчиной, а увидев Николь, испугался.

– Завтра все расскажу. Как Клер?

– Клер – хорошо, но скажи – все в порядке? Ты надолго? Тебе дали развод?

– Все вопросы завтра, все расскажу, а сейчас спать, я зверски хочу спать!

– Спать хочешь?! – поразилась Николь.

– Да, а ты нет? Не соскучилась?