Вечная мерзлота

– Ты, девка, в Якутах осторожней, там сейчас командировку огородили – то ли лес валят, то ли рыбу ловят… попадешь к зэкам в лапы, так откатают, живой не уйдешь. Мужичье в лагере хуже зверей, в Якутах из-за них ночевать никто не пустит. – Она опять о чем-то соображала, потягивала мелко из самокрутки. – Зверосовхоз в Ангутихе был, из Якутов к ним рыбу могут возить, тогда, может, и доберетесь… А до Ермаков и не знаю как, там далеко! Трудненько придется. – Она прищурилась на примолкших мальчишек. – Сидели бы в Турухане.

– Мам, мы пойдем погуляем немножко? – спросил Коля.

– А? Да, хорошо, я с вами…

– Недолго, баланда скоро готова будет. Похлебаете горячего.

Они вышли и направились к остывающему Енисею. Просторно, широко было, особенно после тесной избы. Небо за рекой пылало розово-красным, все невольно залюбовались. Перевернутые лодки на берегу, штабеля бревен, стога сена – все было укрыто, как будто специально обрисовано снегом, и на всем этом, замершем и спокойном, на чистых белоснежных берегах отражалось мягкое вечернее зарево. Только зимняя вода реки поблескивала темно и неуютно.

– Такое небо! – Коля глядел с грустью. – В Москве сейчас день, до заката далеко еще.

– В Москве неба не видно… – Сева глубокомысленно изучал гигантский пейзаж. – И закатов нет, я про них только в книгах читал.

– Ты по-прежнему сомневаешься? – повернулся Коля к матери.

– Я не представляю себе, что нас ждет… Надо было лететь в Норильск.

– Самолет был перегружен… – Сева взял мать за руку. – Коля спрашивал.

– Да-да… – машинально подтвердила Ася.

Бабкина юшка оказалась из соленых стерляжьих голов. Протомленная в дыму печи, она уже так не пахла. Старуха налила им отдельно в большую миску, головы выложила на разделочную доску. Горчаковы с утра ничего не ели, и Ася достала ложки. Уха была вкусная.

Старухе не было и пятидесяти, звали Мотя, как она сама себя назвала. Она спала на печке, отец внизу на сундуке. Поглядев на ребят, Мотя стянула с печки большой тулуп, сложила вдвое и бросила на пол рядом с сундуком, явно намереваясь там лечь:

– Полезайте наверх, как раз вам там!

– А вы? – не согласилась Ася.

– Мы привычные…

В Селиванихе они прожили несколько дней. Енисей вставал на глазах, от берега покрывался льдом, его присыпало снегом, темная полоса воды парила в середине и каждый день становилась все уже. Морозило крепко, по ночам доходило градусов до тридцати, уверенно определяла Мотя, днем было солнечно и, казалось, не холодно.

Все вместе таскали на больших санках бревна из-под берега, вытянули Мотину лодку. Лук, спрятанный на чердаке, почистили от грязи и перенесли в дом. Ася с Мотей сходили по соседям, лошадей в деревне было всего три, и никто везти не согласился. Бабы Мотю за порог не пускали, а одна прямо назвала ее варначкой. Мотя в ответ выругалась заковыристым и беззлобным матом.

Как-то Мотя стала собираться на рыбалку, взяла пешню, сеть в корыте. Мальчишки загорелись, пошли все вместе. Стали пробивать лунки в курье, лед здесь был уже толстый, а лунок надо было много. Наконец поставили сеть. Мотя, довольная помощниками, закурила, усевшись на перевернутое корыто.

– Молодцы, ребята, работящие… – Повернулась к Асе и предложила вполне серьезно: – Оставайтесь до весны, перекантуемся как-нибудь! Дрова есть!

Через три дня утром, темно еще было, приехал на санях Микола, узнавший от жены про Асин спирт. Повез их в Якуты. Только выехали за околицу, Микола потребовал похмелиться. Ася, наученная Мотей, заупрямилась, но и возчик стоял на своем. Ася достала кружку и налила треть. Микола сыпнул в спирт снега, поболтал пальцем и, хлопнув залпом, снегом же и заел. Конь на этот раз был другой, бежал резвее, и дорога была лучше прикрыта снегом. Микола, не смолкая, рассказывал обо всем подряд, через час он еще выпил, потом еще. Ася и дети мерзли, чтобы согреться, слезали с саней и шли рядом. Ася боялась, что спирт в бутылке, о которой они договорились, кончится и Микола потребует другую. Если бы он остановился сейчас и выпотрошил их котомки, она ничего бы не сказала. Но Микола так не сделал. Когда спирт кончился, он еще некоторое время продолжал разговаривать, а потом заскучал. Стал приглядываться вокруг. Наконец остановился в низинке. Зашел за елку отлить, а вернувшись, заявил, что дальше не поедет:

– В эту горку поднимитесь, там уже Якуты видать будет, километра два осталось. А мне еще обратно… – Микола надел тулуп и стал разворачивать лошадь. – Как деревню увидите, одна дорога верхом пойдет, а вы ближе к Енисею берите, там речку переходить надо.

Они перекусили хлебом и печеным налимом, надели вещмешки и пошли в горку. Миколы давно уже и след простыл, было тихо, только неглубокий снег похрустывал под ногами. Дорога была совсем ненаезжена, просека шла меж высоких темных елок и пихт, украшенных снегом, солнце играло тенями. Согрелись.

– Еще двадцать километров минус. Осталось сто сорок… – подсчитывал Коля, хрустя снегом.

– Тут все небыстро, – улыбнулась Ася. – К Новому году добраться бы! Тебе не тяжело? – спросила младшего.

– Нет, – ответил Сева, думая о чем-то своем.