Вечная мерзлота

– Я сам, – Сева не успевал за ним, оборачивался на мать.

– Не торопись, Коля, сегодня вряд ли кто-то повезет, скоро темно.

– Лошадь идет со скоростью человека, около четырех километров в час, – продолжил считать Коля, – до Якутóв двадцать километров, потом деревня Ангутиха, до нее тридцать километров, если бы была палатка, мы могли бы ночевать в тайге, тогда можно было идти пешком. Скорость та же!

Началась деревня, за высокими глухими заборами забрехали собаки. Избы были темные, невысокие, с небольшими окнами. Ася выбрала дом с просторным двором, где за постройками виднелся высокий стог сена. Подошла к глухим воротам в бревенчатых заплотах и, явно стесняясь, постучала. Собака заливалась яростным лаем. Никого не было. Постучал Коля, попытался приоткрыть калитку.

– Кто там? – раздался недовольный возглас, калитка открылась и из нее высунулась невысокая и крепкая молодая женщина. – Чего надо?

– Вы извините, мы хотели… – замялась Ася.

– Откуда идешь-то? – в круглых глазах женщины доброты не прибавилось, но появилось любопытство к посторонним.

– Мы из Туруханска.

– И кто нужен?

– Видите ли, мы идем в Ермаково… это далеко, мы хотели нанять лошадь, не подскажете, кто бы мог нас отвезти? За плату, конечно…

– Где же это, Ермаково, не слыхивала…

– Сто шестьдесят километров отсюда, – подсказал Коля.

– Да кто же повезет?! Не-е, мой не повезет в такую даль. И никто не повезет, у вас что же, денег мешок? Ссыльные, что ли?

– Мы не ссыльные, у нас отец в Ермаково работает! – Сева произнес это очень твердо и серьезно. – Мы на пароходе не доплыли и идем к нему пешком.

Ася испуганно взяла Севу за плечо, но тут же подумала, что сейчас это можно было сказать.

– А переночевать у вас нельзя? Мы заплатим…

– Нюрка! Иди забери подойник! Подоила! – раздалось откуда-то из глубины двора.

– Не-е, у нас нельзя, самим тесно, – женщина еще что-то хотела спросить, но не спросила, стала закрывать калитку.

– Не подскажете, к кому можно было бы…

– Не знаю, идите! – с другой стороны ворот громыхнул засов и опять залаяла собака.

В Селиванихе было полтора десятка дворов, они стучались, но никто не пустил. Ася в отчаянии стояла возле очередного дома, где им только что отказали. До конца деревни оставалось еще два двора, они выглядели как нежилые. Ася думала, как они пойдут обратно в Туруханск и что делать потом. Коля побежал к оставшимся дворам, и в ближайшем их пустили.

Избенка была совсем низенькая, Ася стояла, касаясь головой потолка, в ней жили двое стариков. Дед был полоумный и глуховатый, старуха молчаливо и как будто сердито пихала ухватом чугунок в печь. Рыба в нем была явно несвежая, нехороший запах стоял на всю избу. Ася пригляделась к темноте избы. Она была такая маленькая, что им и правда некуда было устроиться. Стол, лавка, большой сундук и рукомойник с переполненной деревянной бадьей под ним, печь занимала почти половину дома. Ася с детьми встали у двери, не снимая своих вещмешков. Впятером в избе было не повернуться.

– Раздевайтесь, сядем вот тут, нам больше некуда… – зашептала Ася, показывая на угол у двери. – У кого хлеб?

– У меня! – Сева спокойно снимал мешок, его не смущали ни запахи, ни теснота.

Она достала хлеб, и еще мешочек. Положила на стол:

– Вот, бабушка, тут пшено, можно кашу сварить.

Старуха недоверчиво залезла в пшено корявыми пальцами и стала доставать чугунок из печи. Всыпала туда три горсти. Чугунок опять принес тяжеловатый запах подтухшей соленой рыбы и Асе стало жалко испорченного пшена.

– Иди луку принеси! – закричала старуха громко в самое ухо старику.

– Ай? – не понял дед.

– Луку притарань, глушня! – беззлобно подпихнула его к двери.

Дед ушел.

– Не стойте, чай, – кивнула на лавку. Пшено и хлеб явно смягчили старуху. – Далеко идете-то, горемычные?

– В Ермаково, бабушка.

– В Ермаки, получается… – машинально повторила старуха и внимательно посмотрела на Асю. Взгляд ее не был ни слишком стар, ни полоумен, как у старика. – Однако далеко туда, девка!

– Доберемся. Может, кто-то подвезет?

– Кто теперь подвезет? Коней-то всех сожрали…

Дед принес несколько луковиц, они были с присохшей землей, бабка обстучала их ножом прямо под ноги, пол был земляной, и стала чистить.

– А вы вдвоем живете? – Сева снял запотевшие очки. Прищурившись, внимательно наблюдал за работой старухи.

– Вдвоем. Отец это мой. Я бы уехала, да его не бросишь. Мы раньше чисто жили, а теперь так вот… Огородом да речкой кормимся… а с огорода налог. Три дня назад воз картошки у нас увезли, суки поганые. Хорошо, лук не нашарили.

Она покрошила лук, всыпала его в чугунок. Присела к краю стола и стала вертеть самокрутку. Потом еще одну. Прикурила обе, себе и старику. В избе стало не продохнуть, старуха увидела это, приоткрыла дверь. Это была странная женщина, говорила вполне по-деревенски, но и лагерный жаргон проскакивал. Видно было, что и другую жизнь она знала.